– Никогда, Тибор. Ты либо знаешь, либо молчишь. Твои слова бьют с той же точностью, что и твое молчание. Ты никогда не болтаешь попусту.
– Ну раз так, поверь мне, – с глухой дрожью в голосе проговорил он.
Я ответил – не то чтоб убежденно, а желая его успокоить:
– Я учту твое предупреждение, Тибор. Сохрани свое предчувствие в тайне, пожалуйста, и никому не рассказывай, что ты мне сообщил.
Он кивнул и указал на восток:
– Одна семья, в трех днях отсюда, делает лодки. Самые большие на Озере. Встреться с этими людьми и договорись с ними, чтоб они для нас поработали.
Я почесал в затылке. Неужели мое правление начнется с этого нелепого распоряжения?
– Ноам, ты мне веришь?
Я всматривался в его живые глаза, в его скулы, прорезанные длинными морщинами.
– Ты единственный человек, которому я склонен верить, Тибор.
Барак приходил в себя, поправлялся, его рана рубцевалась. В первый же день, когда Мама и Нура отлучились, а мы с ним остались наедине, он проговорил сдавленным голосом:
– Мой мальчик, спаси меня!
Я подошел, чтобы его успокоить, но он не дал мне сказать и слова.
– Быстро, возьми мою котомку. И достань из нее куколку.
Я сунул руку в его мешок, порылся там и обнаружил беспокоивший его предмет – костяную фигурку женщины с пышной грудью, вздернутыми сосцами и огромными ляжками и ягодицами, обрамлявшими выпуклый лобок, который едва скрывал четко прорезанную вульву с раскрытыми половыми губами. Головы не было, будто художник сохранил лишь важнейшие признаки сексуальности и позволял при желании дополнить их любыми чертами лица.
– Прошу тебя, сунь это куда-нибудь подальше. Если Елена увидит…
Я посмеялся над его страхами. Стыдливость была не слишком свойственна моему дяде.
– Мама догадывается, что за все эти годы ты должен был…
– Молчи. Никаких намеков на Малатантру и Охотниц.
– Обещаю.
– Я не могу допустить, чтоб она подумала, будто я хочу только этих… таких женщин… ведь люблю-то я ее. Выбрось-ка эту штуку в Озеро. На всякий случай произнеси заклинание: это дар Озеру, – ну ты меня понял.
Я спрятал фигурку к себе в мешок:
– Я оставлю ее себе.
Барак с облегчением рассмеялся, и его благодарный тычок едва не свалил меня с ног[18].
Хоть я и надеялся на быстрое восстановление, согласное с жизненными силами, питавшими этого великана, я замечал, что поправляется он медленно.
Когда я с тревогой поделился этим наблюдением с Тибором, он улыбнулся:
– Твой дядя чувствует себя лучше, чем кажется, Ноам. Он так наслаждается своим состоянием больного, что старается его продлить.
Присмотревшись к дяде, я готов был согласиться с Тибором. Барак блаженствовал, оказавшись в центре внимания Мамы, и упивался ее заботой.