Конечно, я отдал бы что угодно, лишь бы помешать этому поединку. Друг против друга вышли два любимых мною человека – вернее, два человека, которых я любил, каждого в свое время, и оба многому научили меня, и каждый по-своему горячо желал мне счастья. И вот должна была пролиться их кровь.
Мой отец, выставив вперед меч, бросился первым. Барак отражал удары, не атакуя. Он убедил меня, что бой долго не продлится; он испытывал к этому побоищу отвращение и не желал придавать ему зрелищности, понапрасну изматывая отца; однако предупредил меня, что позволит Панноаму сделать несколько выпадов, чтобы не слишком его унижать, – обычно Барак сокрушал противника одним ударом топора.
Я видел, что он выполняет свое обещание, давая старшему брату возможность провести серию атак.
Взвинченный до предела, разъяренный Панноам на выпаде оступился и покатился по земле. Такой промах должен был стать роковым. Замерев и как бы не замечая случившегося, Барак дал ему время и возможность подняться на ноги.
Взбешенный Панноам атаковал брата снова и снова. Барак упреждал наскоки, умудряясь парировать напрямую, чтобы противник мог устоять на ногах.
Когда Панноам второй раз промахнулся и упал, Барак спросил:
– Ну что, довольно, Панноам?
– В чем дело? Я не проиграл.
– Потому что я позволяю тебе подняться. Второй раз.
– Слабак! – закричал отец. – Ты не умеешь драться и выдаешь свою беспомощность за великодушие.
Барак не ответил на оскорбление. Но Панноам закусил удила; с немалым трудом поднявшись и не владея собой, он выкрикнул:
– И где твоя хваленая сила, Барак! С начала боя я наступаю, ты защищаешься.
Барак молчал, но его потемневший взгляд и нахмуренный лоб ясно говорили, что поведение брата его раздражает. Он готовился положить конец его бахвальству.
Взбодрив себя иллюзией своего превосходства, Панноам отчаянно бросился в новую атаку. Его меч задел мускулистую руку; рана была неглубокая, но выступила кровь.
Панноам прямо-таки одурел от восторга и злорадства:
– Ну как, все еще доволен собой, Барак?
Великан печально вздохнул и решил с ним покончить.
Когда Барак занес топор, в его лице читалась скорее жалость, чем жестокость. Топор опустился на Панноама, и этот жест означал: «Хватит меня разочаровывать». Лезвие разрубило грудную кость, и удрученный взор младшего брата повелел старшему: «Перестань быть смехотворным Панноамом и умри Панноамом великим».
Мама взвыла от ужаса. Нура отвернулась.
Мой поверженный отец лежал на земле. Под ним медленно натекала бурая лужа, подергиваясь пыльным налетом.
Толпа бурно приветствовала Барака.