– Я совершенно не создан для страдания.
Ничего не поняв, я вернулся. Барак продолжал своим громовым голосом:
– Пока я ее вижу и прикасаюсь к ней, мне удается держаться. Но как только она окажется под землей, я уже не смогу. Прости меня, Ноам.
И прежде, чем я среагировал, Барак поднес к шее нож и полоснул себе по горлу. Хлынула кровь.
Когда раздался звук его падения, я бросился вперед.
Мертвый Барак на дне могилы прижимал к себе тело Елены. Он улыбался.
* * *
Уход наших стариков мы считаем естественным, однако это ощущение не приносит ни покоя, ни утешения; напротив, оно оставляет у нас впечатление, что мир уже не будет прежним.
Жизнь продолжается, становясь все более хрупкой. Наше пошатнувшееся доверие ищет опоры и не находит ее. Утрата близких, эта угроза, которую мы постоянно ощущали, перестает заполнять неопределенное будущее; ужасного уже не случится: оно произошло.
Кончина Мамы и Барака была не просто смертью двоих людей, но исчезновением куда большего. С ними ушли мое прошлое, детство, юность, радость, беззаботность. Более того, я лишился своих защитников. Кое-кто рассмеется: как старуха и обветшалый колосс могли защищать такого сильного и здорового мужика, как я? Своей любовью. Обращая на меня всю свою нежность, неизменно любя меня. Надо было знать меня маленьким, чтобы до сих пор видеть во мне ребенка. И вот теперь это закончилось. Скорбь требовала моего взросления.
В каком бы возрасте мы ни узнавали о смерти родителей, этот день убивает ребенка. Стать сиротой – это овдоветь с детства.
Мне не следовало бы плакаться: к тому моменту, когда несчастье призвало меня взрослеть, я уже достиг зрелости. В противоположность стольким горемыкам, я не подвергся этому испытанию в юные годы.
Порой меня удивляла глубина моей скорби, и я корил себя: «Прими печаль, Ноам, ибо ее нельзя избежать. Скажи ей, чтобы знала свое место. Пусть печаль остается печалью, и все!» И все же моя тоска, как вышедшая из берегов река, несла с собой множество чувств: огорчение, ностальгию, одиночество, уныние, страх перед будущим, разочарование и горькое опасение, что я не смогу больше трепетать, наслаждаться и радоваться.
Прежде чем положить конец своей жизни, Барак сказал: «Я совершенно не создан для страдания».
Я тоже. Я не выносил невыносимого. В первые месяцы траура я совсем разучился владеть собой; приступы уныния внезапно накрывали меня и погружали в пучину горя. Позже мне иногда удавалось бороться с этим бурным потоком, обрести немного самообладания. О, поначалу я одерживал лишь краткие победы, но я почувствовал, что они открывают путь к отвоеванию независимости. Счастье объявляет о себе прежде, чем становится реальностью.