– Воистину, сэр, ваша дочь не могла бы высказаться более убедительно, даже если бы в нее вселился дух самой царицы Теры, воодушевив ее и подсказав нужные мысли!
Последовавший ответ просто ошеломил меня. Он свидетельствовал о том, что мистер Трелони рассуждал точно так же, как я, и пришел к такому же выводу.
– И что, если так и было… так и есть! Я прекрасно знаю, что в ней живет дух ее матери. И коли к нему прибавился еще и дух великой и удивительной царицы, Маргарет ничего не потеряет в моих глазах, но лишь станет мне вдвое дороже! Не бойтесь за нее, Малкольм Росс. По крайней мере, не бойтесь больше, чем за любого из нас!
Маргарет подхватила разговор столь быстро, что, казалось, не прервала отца, а просто продолжила начатую им фразу:
– Не бойтесь за меня, Малкольм. Царица Тера все знает и не причинит нам никакого вреда. Я знаю это! Знаю так же верно, как и то, что люблю вас всем сердцем и душой!
Что-то в ее голосе показалось мне странным, и я пристально взглянул ей в глаза – ясные и чистые, но прятавшие в глубине своей потаенную мысль, как глаза льва в клетке.
Потом в комнату вошли доктор Винчестер и мистер Корбек, и разговор принял иное направление.
Спать мы легли рано. Завтра предстояла хлопотная ночь, и мистер Трелони посчитал, что всем нам следует подкрепить силы как можно более продолжительным сном. Да и в течение дня предстоит немало потрудиться: нужно будет завершить последние приготовления к великому эксперименту, дабы он не сорвался из-за какого-нибудь досадного упущения. Разумеется, мы позаботились о том, чтобы при необходимости вызвать помощь из деревни, но мне кажется, ни у кого из нас не было дурного предчувствия. Во всяком случае, мы уверенно полагали, что опасность жестокого нападения, какого приходилось остерегаться в Лондоне во время длительного транса мистера Трелони, нам уже не грозит.
Что касается меня, я испытывал странное облегчение. Я согласился с доводом мистера Трелони, что, если царица Тера и впрямь такова, какой мы ее себе представляем (теперь уже без тени сомнения), она не станет нам противодействовать, ибо мы в точности выполняем все ее желания. На душе у меня стало спокойно – гораздо спокойнее, чем я считал возможным еще недавно, – но я никак не мог избавиться от других неприятных мыслей. В первую очередь меня по-прежнему волновало странное состояние Маргарет. Если в ней и правда попеременно пребывают две разные личности, что будет, когда они сольются в одну? Я напряженно обдумывал этот вопрос снова и снова, пока тревога моя не возросла до того, что я чуть не начал вскрикивать от нервного напряжения. Меня нимало не утешала мысль, что саму Маргарет такое положение дел вполне устраивает и ее отец тоже ничего не имеет против. Любовь, в конце концов, чувство эгоистичное, и она отбрасывает черную тень на все, что сама же и заслоняет от света. Мне чудилось, будто я слышу, как стрелки часов движутся по циферблату, круг за кругом. Ни на миг не отвлекаясь от своих тяжких раздумий, я наблюдал, как ночная тьма постепенно превращается в полумрак, полумрак сменяется бледной предрассветной мглой, а та рассеивается в первых лучах зари. Наконец, когда приличия уже позволяли встать без боязни потревожить сон других, я поднялся и на цыпочках прошел по коридору, проверяя, все ли в порядке: мы договорились оставить двери наших комнат приоткрытыми, чтобы любой шум, раздавшийся в какой-либо из них, был отчетливо слышен во всех прочих.