Меня разбудили лучи утреннего солнца, падавшие на лицо. Я сел и огляделся. Костер погас, в лагере никого не было, если не считать распростертого рядом со мной тела предводителя. Он лежал на спине, мертвый, с почерневшим лицом и широко раскрытыми глазами, жутко уставившимися в небо, как если бы они узрели там некое страшное видение. Шейх был задушен: на шее у него я увидел багровые следы от пальцев. Отметин этих казалось так много, что я их пересчитал. Семь… все расположены одна к другой, кроме следа большого пальца, и явно оставлены одной рукой. Меня пронзил ледяной страх при мысли о семипалой руке мумии.
Похоже, магия действовала даже здесь, посреди открытой пустыни!
Потрясенный до глубины души, я непроизвольно разжал пальцы правой руки, которые до сих пор бессознательно сжимал даже во сне, удерживая драгоценность. Звездный рубин выпал и ударил мертвеца по губам. Изо рта у него странным образом сразу хлынул поток крови, и в ней красный камень на миг затерялся. В поисках рубина я перевернул покойника на бок и обнаружил, что в его правой руке, неловко подогнутой, как будто он на нее упал, стиснут острый нож с узким кривым лезвием – арабы носят такие на поясе. Вероятно, он собирался меня убить, когда его настигло возмездие – со стороны Бога, человека или древнего божества, мне неведомо. Обнаружив камень, сиявший, подобно огненной звезде, в луже крови, я схватил его и без малейшего промедления устремился прочь. Я брел один по жаркой пустыне, пока милостью Божьей не наткнулся на арабское племя, стоявшее на привале у колодца. Они приняли меня, накормили-напоили и снабдили провизией для дальнейшего странствия.
Не знаю, что сталось с семипалой рукой и ее владельцами: пробудила ли она в них вражду, подозрения или алчность, мне неизвестно, – но что-то неладное точно стряслось, раз люди, завладевшие рукой, сбежали с ней. Несомненно, сейчас она используется каким-нибудь пустынным племенем в качестве талисмана силы.
При первой возможности я внимательно разглядел звездный рубин, пытаясь понять, что же на нем изображено. Символы (значение которых, однако, оставалось для меня загадкой) выглядели следующим образом…»
Пока я читал захватывающее повествование, мне дважды почудилось, будто по страницам скользнула тень, и моему воображению, распаленному невероятным рассказом, оба раза представилась тенью руки. В первом случае я догадался, что иллюзию породило колебание шелковой бахромы зеленого абажура, но во второй раз, когда поднял глаза, мой взгляд упал на мумифицированную кисть, которая покоилась в стеклянном ящике на столике у окна, озаренная светом звезд, пробивавшимся из-под шторы. Неудивительно, что я тотчас мысленно связал ее с прочитанной историей: если меня не обманывало зрение, здесь, в этой комнате, находилась та самая рука, о которой писал путешественник ван Хайн. Я посмотрел в сторону кровати и испытал несказанное облегчение при виде сестры Кеннеди, сидевшей возле больного, по-прежнему бесстрастной и бдительной. Когда читаешь такую книгу, в такой час и в такой обстановке, близкое присутствие живого человека действует на душу успокоительно.