Жизнь со смертью визави (Цветков) - страница 5

душа шептала: узнаю…
И сердце ныло в сладкой муке
любви, познавшей власть свою.
Дождь капал, тучи уходили…
Я спал, не дочитав того,
как в старой книге поделили
одежды пыльные Его.

Вдохновение

Плывёт меж туч, в холодном блеске,
прозрачный лепесток слюды.
В сетях оконной занавески —
четыре трепетных звезды.
Ещё расслышать невозможно
призыв в предвечной темноте —
слова, что станут непреложной
судьбой на мраморном листе.
Моя душа тоскует глухо,
в себя вбирая эту тишь…
Сейчас, сейчас, на крыльях духа
ты прямо в вечность полетишь
и от оков земного слуха
сама себя освободишь!

Странное такси

Кралась ночь с опаской конокрада.
Плащ промок. Сырой табак горчит.
Светлый сад. Высокая ограда.
Ветер. Дождь. И ты один в ночи.
В реку с неба шлёпнулась медуза,
и глядят, нагнувшись, фонари,
как, шалея от стеклянной музыки,
в тёмных лужах пляшут пузыри.
Где ты? Это центр или окраина?
Скрылось в ливне странное такси.
Кажется, садясь, к воротам рая
ты, шутя, подбросить попросил.
Час теперь какой? Должно быть, третий…
В сером небе бледная луна
скоро будет, как ночной еретик,
на костре рассвета сожжена.
Что же ты стоишь? За всеми нами
странное такси придёт. Не жди.
Слышишь: ангел звякает ключами?
Помолись и в светлый сад войди.

Петербург

Как тесен скроенный потуже
гвардейский щегольский мундир
екатерининских задир, —
так этот город царский душен!
Ночами, холодно-бездушен,
в Неву стекает лунный жир,
и грозно хмурится кумир,
и конь храпит, змеёй укушен,
и шепчет невская волна:
— Поэты были здесь опальны,
убийства — строго ритуальны,
а в казематах — ночь без сна…
— Здесь с каждым камнем грязно-сальным
совокупился Сатана!

Ночной романс

По стёклам ползут мотыльки.
Прозрачные тени скользят.
И скрипки свои, и смычки
настроил торжественный сад.
И дом, как небесный корвет,
отчалил от грустной земли,
и звёзды сквозь лиственный свет
в траву и песок потекли.
Серебряный мальчик пропел,
рожок подхватила труба,
и двери нарядной толпе
открыли два чёрных раба.
Семь гордых седых королей
вошли, улыбаясь гостям,
и гибче лилейных стеблей
склонились к ним талии дам.
Танцмейстер взглянул на балкон
и сделал невидимый жест —
и сразу, свободно, легко,
вступил лягушачий оркестр.
Кружась, от окна — к окну,
стремили пары свой бег.
А шут кочергой луну
катал под всеобщий смех.
Никто не считал минут,
и воздух радугой цвёл…
И как-то нечаянно шут
луну закатил под стол.
И мертвенным холодком
дохнула на свечи заря.
Грохочущий поезд сквозь дом
промчался, огнями горя.
В загаженных, тесных купе
блестели глаза скорлупой.
Там каждый был жалок себе,
но всё же смирился с судьбой.
Поднявшийся ветер ломал
скользящие крылья теней…