Враги, конечно, быстро вычислили, кто в доме чеха прячется. Слухами земля полнится, а слухами про начальника милиции — еще и подпитывается.
Не сумели они с товарищами милиционерами организовать сопротивление захватчикам, разбежались товарищи милиционеры, как крысы. Да и сам он бежал от Вербного креста, что в деревне Татчалица, так быстро, как еще никогда не бегал. Только и успел пару раз выстрелить в неприятеля, переходящего реку по висячему мосту, уменьшить его живую силу на пару солдат.
Окружили его, некуда более бежать. До родного отделения милиции — рукой подать, но там тоже уже, вероятно, хозяйничают интервенты.
— Выходи, Моряков! — крикнули ему. Даже фамилию добрые жители подсказали. Финнов вокруг дома собралось изрядное количество. Оно и понятно — развлечение, не каждый день начальники милиции попадаются.
— Уходите! — вместо Федора крикнул Вацлав. — Это мой дом. И я в нем хозяин.
— Мы — Закон, — сказали финны. — Будем вас немного пиф-паф.
— И он — тоже Закон, — возразил чех. — Мне какая выгода?
— Его расстреляем, тебя, так уж и быть, повесим, — признались финны.
— За что? — спросил Вацлав, а Моряков на него укоризненно посмотрел: наказывают не за что, а потому что!
— За укрывательство красного.
Моряков и Вацлав отстреливались до самого утра следующего дня. Боеприпасов для старенького ружья оказалось преизрядно, они стреляли по очереди, потому что патроны для милицейского нагана иссякли очень быстро.
Забравшись к слуховому окошку пристройки к чердаку, некогда выполнявшей роль голубятни, Федор стрелял на все четыре стороны, крича во всю глотку:
— А! Немчура! Подходи! Мочи козлов!
— Мочи козлов! — соглашался с ним Вацлав, обеспечивавший перезарядку ружья и снабжение водой.
Когда пуля снайпера перебила ему руку, Федор принялся воевать один. Несмотря на перевязку и установленную шину, Вацлаву сделалось плохо, и он понимал, что лучше уже не будет.
Потом, ближе к полудню, 24 апреля, финские егеря, наконец, ворвались в дом и обнаружили там двух окровавленных человек, уже неспособных держать оружие. Их выволокли во двор, где начали укладывать рядком десяток погибших в этой перестрелке солдат. Тотчас решили: застрелить всю «красную сволочь», не терять время с вешанием.
— Погоди, — прохрипел финну Моряков и дернул головой. — Эй, а сабля у тебя откуда?
— Семейная реликвия, — еле размыкая окровавленные губы, ответил Вацлав.
Тут их и расстреляли, точнее — пристрелили, потому что ни карел, ни чех стоять на ногах не могли.
Над землей бушуют травы.
Облака плывут кудрявы.
И одно — вон, то, что справа,