Если поезд едет, то, вероятнее всего, в нем есть люди. Либо их мало — тогда этот поезд пренебрежительно величается «товарняк», либо же, напротив, немало — тогда это пассажирский экспресс, или того круче — электричка.
В товарняке один машинист рулит, а другой машинист в носу ковыряется. В пассажирских машинистами можно пренебречь — их там не больше одного процента от прочих людей, вот пассажиры — это основной контингент. Тем они и интересны.
В электричке Ленинград — Выборг все дядьки и тетки, ну и подрастающее поколение, случившееся трястись в вагонах, были нормальными советскими гражданами, а один пожилой человек, притулившийся возле окна последней перед раздвижными дверьми скамейки, чуть-чуть от нормального отличался. И одежда на нем была неброская, и прическа обыкновенная, но, черт возьми, манера поведения была другая. Даже, выраженная просто в задумчивом взгляде в грязное окно. Словно у эстонца, или, даже, иностранца какого-нибудь. Советские люди даже в окно смотрят с некоей внутренней тоской, это — если они трезвые, и с вызовом — коли, уж так сложилось, нетрезвые. А этот гражданин просто смотрел, никак себя не проявляя: не тоскуя, не быкуя, вообще — никак.
— Вы по-русски говорите? — обратился к нему простой агент КГБ, волшебным образом материализовавшийся поблизости. Конечно, он появился не сам по себе, а всего лишь среагировал на сигнал от наряда милиции, которому, в свою очередь, просигналила пара контролеров, профессионально отслеживавших каждого обилеченного пассажира в поисках необличенных зайцев.
— Почти не говорю, — вздохнул Тойво Антикайнен. — Меня зовут Джон. Фамилия — Хоуп (hope — «надежда» в переводе с английского, здесь и далее примечания автора). Я канадец.
Канадцы в то время были известны своими хоккеистами, которые очень ловко дрались с нашими во время всяких разных матчей НХЛ — СССР. Агент КГБ знал Эспозито, Дрейдена и еще пару-тройку достойных Михайлова, Харламова и Петрова парней с кленовыми листьями на эмблемах на груди. Хоупа он не знал.
— Вам нельзя, — сказал он и вздохнул. — Нельзя без разрешения, без сопровождения. Да и вообще — там граница рядом.
— Мне всего лишь на кладбище, — ответил Тойво. — Близкие люди там лежат. Мне им поклониться надо перед отъездом. Я сам уже близок к кладбищу, но от выборгского — далек, как никогда. Помогите мне.
Агент вздохнул: дедок казался безвредным, но не безобидным. Безобидные иностранцы — это только те, что безобидно в своих заграницах сидят и помалкивают, а в Советский Союз ни ногой.
— Мы с вами сойдем перед Выборгом, там начальник имеется, а у него — машина. Он решит, куда Вас: на кладбище, либо на Литейный (там стоял Большой дом, а в нем сидело КГБ).
