— Так — хоть где, — пожал плечами Тынис. — Где свободно.
— Тогда у моего героя-заместителя, — не терпящим возражений тоном сказал начальник. — У Имре. Там как раз пусто, только стул сломан.
— Годится, — кивнул головой эстонец.
Электричества, правда, не было, вероятно потому что Ильич пока еще не запатентовал свое название, применимое к лампочке, но это дело было поправимым. Тынис принялся расставлять по углам помещения гнутые зеркала из небольших полированных стальных пластин, спотыкаясь, время от времени об остатки стула, норовившие попасть под ноги. С торжественным видом он достал из своего багажа «машину Фарадея» с ручкой для вращения: штуку, производящую электричество в ограниченных масштабах — и водрузил ее на стол.
— Шайтан-машина? — спросил товарищ Лацис, прошмыгнувший под руками Тыниса. — Смотри, чтоб у меня без пожара.
Для убедительности он ткнул кобурой маузера эстонца под коленку.
— Если что случится — убью, — твердо сказал он. — По решению революционного трибунала.
Сомневаться, что убьет, не приходилось. В углу за решеткой всхлипнула женщина, так громко, что звук всхлипывания донесся даже через прикрытую дверь.
— Это кто? — покосился в сторону звука Тынис.
— Преступница, — ответил Лацис. — А что?
— Может, она приберется здесь, да воды принесет в шайке, да несколько полотенец, да спиртом протрет зеркала и шары? — заметил эстонец.
Начальник тотчас же пробежал по комнате и выбежал в дверь. Из коридора раздался его восторженный рев.
— Будет тебе амнистия, Матрена, — кричал он. — Пол подмести, воды принести и спиртом протереть все, что скажет товарищ ученый.
— А как же расстрел? — оживилась женщина и высморкалась в мокрые уголки платка.
— В другой раз, когда попадешься, — пообещал Лацис. — Идет?
— Идет, — обрадовалась Матрена.
— За что ее? — поинтересовался Тынис, когда та смоченным в воде веником смела с пола всякие щепки, грязь от сапог и чьи-то потерянные зубы.
— Да был повод, — ответил начальник. — Нашего сотрудника пристрелила из ружья. Дрянь, конечно, был чекист, но нельзя же во власть стрелять! Это же полная контрреволюция.
Женщина, услышав разговор про себя, опять всхлипнула.
Тойво от нечего делать подошел к окну и принялся разглядывать улицу.
Рядом с бывшим полицейским участком добротные купеческие дома, дальше по вымощенной булыжниками дороге церковь на горке. Другая дорога — к железнодорожной станции — грунтовая, словно выработанная по центру. Когда дожди проливные — здесь собирается вода, которая делается грязью. Еще пятьдесят лет — и будет овраг, а не дорога. Весь Буй одноэтажный, но не барачный. Двухэтажное здание Екатерининской гимназии приспособлено под разные цели: под склад, под больничку — раньше в Буе был просто акушерский пункт на две койки, одна комната — под школу, одна — под Комбед, Комитет Бедноты, там теперь голытьба и лодыри со всего Буя пьянствуют. То есть, гимназия оптимизирована. Второе двухэтажное здание — ЧК.