Скорее, он пытался через свой взгляд прочитать чужие эмоции, понять чужие мысли. Также он смотрел когда-то давно, в прошлой жизни, при отвратительном шабаше сатанистов на берегу тихого финского озера.
— Первым пойдет монах, — неожиданно сказал Бокий. — Никаких веревок. Держать друг друга за пояс.
— Так двум человекам в той норе не уместиться, — напомнил Бобчинский.
— Тогда не держаться вовсе.
Блюмкин не стал возражать, только развел руками: хозяин — барин.
Северная июньская ночь замерла, достигнув пика своего безмолвного великолепия. Ничто не нарушало покоя и тишины. От костра шло тепло, сверху куполом рассыпались звезды, неяркие, но манящие. То, что не спало — ложилось почивать, прочее — еще не проснулось. Одинокий Усопший монах белесым пятном бесшумно скользил на самую вершину горы Голгофа. Ему тоже было покойно, если такое состояние доступно призракам. Этой ночью некого было пугать и доводить до предельного нервного состояния. Этой ночью можно было, наконец, умчаться из этого разрушаемого мира в другое бытие, либо в полное небытие — кто ж разберет, куда уходят несчастные приведения?
— Еще напутственное слово, последнее — на этот раз от нашей науки, — нарушил тишину негромкий голос Бокия.
Добчинский поднялся и деликатно прокашлялся в кулак.
— Дорогие товарищи! — сказал он. — Возможно мы больше никогда не увидимся, но не держите зла. У нас тут есть ряд рекомендаций, которые могут помочь вам не потеряться в неизведанных просторах мироздания. Выполнять их, или же нет — ваше дело. Дорогу, как говорится, осилит идущий. В добрый путь, товарищи!
И сел обратно на свое место.
— Э, что делать-то? — возмутился Блюмкин, когда молчание затянулась и переросло все допустимые Станиславским театральные паузы.
— Ах, да! — заерзал на месте ученый, но вставать не решился. — Водочки бы сейчас, а, гражданин начальник!
— Потом выпьешь, — не очень по-доброму ответил Бокий. — Говори свои наработки. Сам знаешь, за каждым словом подписываешься — будет с кого спросить. Или кого наградить.
Добчинский на пару секунд нахмурился, а в это время Бобчинский как-то осторожно попытался от него отодвинуться.
— Прошлое, как камень: не отпустил — не поплывешь, - начал ученый. — Я это говорю к тому, что время — это та же река. Вам по ней придется плыть к другому берегу — отметим его, как «Рерих». Если время, как физическая координата, стремится к нулю, то скорость будет стремиться к бесконечности. На самом деле скорость будет зависеть от расстояния. Впрочем, неважно: суть в больших расстояниях и минимальнейшом времени. Как добиться управлением всего этого с научной точки зрения? Никак. Но наука — это материальность. Лженаука — это еще и духовность. Нам не важна теория, нам важен результат. Поэтому единственный способ добиться желаемого — это отринуть все ненужные мысли, зациклиться только на объекте. Если таковое удалось княжей особе сто лет назад, то почему не удастся и вам. Пусть «Рерих» будет мантрой.