Никто не ответил, только сноп искр взвился в небо. С озера раздался приглушенный крик «душно мне», а потом кто-то в белесой накидке торопливо перебежал от одной группы сосен к другой.
Игги вздохнул, Бобчинский зевнул, а Бокий прикрыл свои змеиные глаза. Неожиданно Добчинский затянул писклявым голосом:
«Говорят, что за эти годы синей птицы пропал и след.
Что в анналах родной природы этой твари в помине нет.
Говорят, что в дальние страны подалась она навсегда.
Только я заявляю прямо: это полная ерунда».
Народ возле костра неохотно отозвался и вразнобой проблеял:
«Только мы заявляем прямо: это полная ерунда!»
Кто-то в белесой накидке также торопливо убежал от группы сосен к вершине горы Голгофа.
— Однако долгие проводы — лишние слезы, — сказал Бокий и достал свои карманные часы известной марки «Буре». — Уж полночь близится.
— А Германа все нет, — добавил Блюмкин.
Он встал на ноги и как-то по-собачьи встряхнулся. Потом достал из своей котомки какое-то тряпье и, тщательно разглаживая складки, переоделся. Тот же момент Яков исчез, а на его месте образовался какой-то загадочный дехканин, можно даже сказать, дервиш посреди карельской глуши.
— Алахакбар! — сказал он.
— Воистину акбар, — ответили хором заключенные и ученые.
Вполне удовлетворенный эффектом, дервиш протянул товарищу Глебу пистолет «Браунинг» и пару ножей.
— На хранение, так сказать, — произнес он. — Понадобится — добуду оружие в бою.
Тойво с Игги переглянулись: им на хранение сдавать было решительно нечего. Разве что, на чай — да и то вряд ли.
Добчинский достал какую-то рамку и поводил ею вдоль тела Блюмкина. Та даже не пискнула. После того, как Яков навернул на ноги по два «сапога» и зажал под мышкой «хлеб», снова помахал своей рамкой — никакого эффекта.
— Ну, как говорится, «с богом», — сказал Добчинский и ловко метнул научный инструмент через костер своему коллеге. Бобчинский его мастерски поймал и убрал в мешок.
— А нас? — удивился Антикайнен.
— Что — вас? — не понял Бокий.
— Ну, проверить?
— А что на вас искать? — фыркнул Добчинский. — Лагерных вшей?
Заключенные не стали отвечать и по примеру Блюмкина вооружились «сапогами и хлебом». А удобный момент все никак не наступал. Вероятно, теперь уже и не наступит, черт побери.
Товарищ Глеб поочередно подошел к каждому из участников перехода и внимательно оглядел. В его глазах не было никаких эмоций — ни надежды на какой-то результат, ни сострадания, ни любопытства. Он, что называется, был полностью бесстрастен, справившись со своим минутным беспокойством, случившимся ранее.