Вот почему слово «земляк», с какой бы интонацией его ни произнесли, не оказало на рыжего никакого эффекта. Он делал дело, целиком посвятив себя «путнему» человеку — Ленину. Ну, или еще кому-то из его окружения. И сам он тогда мог сделаться «путним».
— Хорош болтать! — строго сказал Прокопьев. — А где у вас тут еще один клоун?
В последнее время все люди у него разделились на три категории: на «путних», на «человечков» и на «клоунов».
Он даже перестал размахивать своим маузером, видимо, определив степень опасности для себя ниже средней. Вообще, это был его первый опыт общения с соловецкими сидельцами, которые оказались не страшнее тех контрреволюционеров, что довелось ему конвоировать.
— А больше никто не приходил, — простодушно ответил Мика, отчего Игги улыбнулся.
Это не скрылось от внимания рыжего красноармейца, он опять побагровел.
— Спокойно, спокойно! Нас здесь только трое. Никого больше не приводили, никого больше не уводили, — попытался успокоить человека с маузером Игги.
— Я знаю, — пролаял Прокопьев, однако беситься дальше не стал. — Кто из вас с такой фамилией, типа — финской?
Мика хотел, было, представиться на немецкий лад, но под взглядом своего старшего товарища промолчал.
В это время Тойво подал свой голос.
— А что надо? — спросил он и добавил. — Я Антикайнен.
Совсем скоро по любому вопросу охраны зэки будут выдавливать из себя фамилию, имя, статью и срок. Но пока еще этого делать они не научились, да и не хотели учиться, вероятно.
Тойво ожидал, что красномордый рыжий красноармеец затеет разборки: почему не поднялся на ноги и прочее-прочее? Но тот повел себя по-другому.
— Короче так, — проговорил тот, скорее, официальным тоном, нежели издевательским или глумливым. — Через десять дней сюда приедет один очень ответственный товарищ. Ты должен к этому времени подняться на ноги. Будешь с ним встречаться — не на носилках же тебя к нему нести!
Мика фон Зюдофф настолько удивился, что открыл рот совсем не по-баронски. Даже Игги не мог ожидать такой вот полупросьбы-полуприказа. Ну, а Антикайнен ошарашенным нисколько не казался.
— Тогда еды нам троим нужно нормальной, да еще котелок горячего чаю три раза на дню, — сказал он.
— Ну, это как получится, — пожал плечами Прокопьев, убрал маузер в кобуру и, еще раз осмотрев всех заключенных, со скрипом закрыл за собой дверь.
Тойво смежил веки, словно опять обессилев, Игги сел на лавку, а Мика подошел к маленькому зарешеченному окну и посмотрел на тени облаков в небе. Когда человека лишают свободы, он не видит неба — он видит тени. А те несчастные, которые подобно английским арестантам отправлявшимся в Австралию через океаны, смотрели за борт своих пароходов всегда видели только пену. И никогда — море.