Но не учел архимандрит, что кончилось время царя Миши, теперь другие рулят.
Не прошло и полугода, как лихим кавалерийским наскоком воевода Иван Мещеринов со стрельцами ворвался через урочище Лопушки на остров Соловецкий. Но вместо того, чтобы занять ключевое здание и поднять над ним флаг, стрельцы вместе с командиром начали метаться по острову, вырезая местное население мужского пола и захватывая в полон женское.
Монахи, видя такое непотребство, со всех ног кинулись в крепость, заперли дверь, а ключ положили под подушку. Они огорчились, а пуще всего огорчился архимандрит. Те монахи, что выполняли обет, немедленно прекратили свое моление за государя.
Местное население на острове Соловецкий быстро закончилось, и воевода Иван с подельниками раскинулся табором возле монастырских стен. Они поглумились над пленными, попили водки, спели пару-тройку песен, подрались между собой, да и заснули снами праведников.
Так прошел, если верить летописцам, целый год. И осадившие крепость, и осаждаемые в ней волшебным образом получали пропитание, теплую одежду и медицинское обслуживание. Но пришел приказ от руководства: монастырь немедленно взять. И подпись «патриарх Никон». Тут уж дело серьезное, тут уж не до шуток.
Начали стрельцы штурмовать крепость, а пуще всех штурмовал командир Мещеринов — да все неудачно. Несколько воинов поскользнулись, а кому-то в голову прилетели камушки из-за неприступных стен. Решили ждать зимы, дождались и — снова на штурм.
Снега в тот год было много, вот и построили из него еще одну крепость, а уж с нее и попрыгали в монастырь. Монахи, конечно, удивились несказанно и сетовали друг другу: «Свалились, как снег на голову».
Ах, зима! Точнее — январь 1676 года. Еще точнее — 22 число.
Воевода на радостях повелел немедленно казнить зачинщиков бунта.
Архимандрит — в отказ. Он вообще не при делах. Он — скорее, жертва. Монахи — тоже не при чем, крестятся и божатся, что за царя и отечество. А Никона и вовсе собирались объявить почетным служителем Соловецкой обители.
— Тогда кого же казнить? — возмутился Мещеринов. — Кто каналья и бунтовщик, тысяча чертей?
— А их тогда наказывайте, — испуганно осенив себя двуперстием, ответил главный церковник. И указал пальцем куда-то вниз, словно бы под землю.
Воевода, было, обиделся, предположив, что поп чертей имеет ввиду, но расслабился и даже улыбнулся, когда увидел, что монахи волокут пред его ясные очи каких-то тощих чумазых ободранных людей.
— Вот это и есть самые доподлинные злодеи, — объяснил архимандрит. — Все, как один, бунтовщики — клейма ставить негде. Отдаем их на твой суд.