Я глядел на нее, не сводя глаз, и молча просил прощения.
Софи не шелохнулась. Она стояла в этой своей шапочке и тоже молчала.
Гюстав почесал в затылке. Он словно бы чуял нехорошие токи между нами. Должно быть, я показался ему очень странным молодым человеком. Писатель, одним словом! К писателям старый мастер наверняка и без того относился подозрительно. Он коротко кивнул мне, чтобы положить конец этому делу.
– Очень приятно было познакомиться, молодой человек! – сказал он, повернулся ко мне спиной и сделал несколько шагов в направлении могилы. – Пошли Софи, надо установить эту штуку!
– Нет, подождите! – произнес я тихо.
Софи остановилась и посмотрела на меня насмешливо:
– Неподходящий момент, писатель!
– Мне все равно. Я… я бы очень хотел сказать тебе что-то, Софи, но все никак не решаюсь.
– О! Опять это? Твоя тайна? – Она высоко вскинула брови.
– Нет. На этот раз речь о другом. О том, что имеет отношение к тебе и ко мне. К нам с тобой! – сказал я взволнованным шепотом, выразительно поглядев на нее.
Я прижал руку к груди.
Она закусила губу и взглянула на меня удивленно и задумчиво.
– Я бы тоже хотела тебе кое-что сказать, Жюльен, но у меня еще меньше решимости, – сказала она.
– Ты идешь, Софи?
– Сейчас иду, Chouchou! – крикнула она в ответ и посмотрела на меня, как бы извиняясь. – Мне надо идти, а то папа рассердится. Ты можешь прийти сюда снова во второй половине дня, Жюльен? Часа в четыре.
Я кивнул, и сердце у меня заколотилось так, что трудно стало дышать.
Софи посмотрела на меня, и в черноте ее глаз отразился мой мир.
– Вот тогда мы все скажем друг другу, – шепнула она мне, прежде чем повернуться и поспешить к отцу.
К Chouchou!
В оставшиеся часы я пытался, как мог, убить время. Я носился по Монмартру, как будто за мной кто-то гонится. Пошатавшись по улочкам, я в конце концов уселся в небольшом парке у подножия Сакре-Кёр. Каждые несколько минут перед моими глазами проплывал поднимающийся в гору фуникулер, маленький серебряный вагончик, который неутомимо доставлял пассажиров от подножия горы к белой базилике. Через некоторое время вокруг сделалось слишком шумно. Устав от царившего здесь веселого оживления, я спустился с другой стороны холма и, свернув возле музея Монмартра в боковую улочку, нашел там тихое кафе. Я заказал что-то попить, заставил себя съесть сэндвич и закурил. Глядя на безоблачное летнее небо, я мечтал, чтобы поскорее наступил вечер, как человек, мучающийся зубной болью, мечтает, чтобы поскорее прошла ночь и наступило утро. С той только разницей, что меня мучила не пульсирующая зубная боль, а взволнованное биение моего сердца, которое никак не хотело успокаиваться.