– Ты тогда уже был знаком с моей матерью?
– Не я, а Матильда. Она придумала костюмы для “Матери”. Она нас и познакомила.
– А что было потом?
– Я заказал два бокала вина и сырную тарелку. Хлеб был черствым, как сухая губка, сыр – отвратительным, но мы все съели, разламывая хлеб на маленькие кусочки и запивая вином. В какой-то момент, когда в разговоре наступила пауза, я наклонился к ней через стол и поцеловал ее в губы.
– Поцеловал! – воскликнула я. – Ничего себе наглость!
– Это все вино. Чтобы поцеловать ее как следует, мне понадобилась еще неделя.
Тео и Матильда были мне как вторые родители, и этот глубоко личный рассказ об их первой встрече меня взволновал, хотя чувствовала я себя несколько странно. Они возились со мной, когда я была маленькой, купали меня и готовили ужин, если Анук задерживалась. Когда мне исполнилось двенадцать и Анук решила, что теперь я уже достаточно самостоятельна, они стали бывать у нас реже, но все равно время от времени приходили составить мне компанию.
Они входили в число тех немногих людей, кто знал правду о папе и кто видел его. Я гадала, не обвинят ли их завтра в том, что они все рассказали журналистам.
– Марго, прием-прием, – сказал Тео и помахал ладонью у меня перед носом.
Между его пальцев просачивались солнечные лучи. Я слышала лишь вопли детей, прыгавших в бассейн.
Когда я вернулась, Анук сидела на кровати, застеленной бельем горчичного цвета, которое она любила, потому что оно выгодно подчеркивало теплый оттенок ее кожи. Она терла ступни черной пемзой. Белые частички пыли кружились в воздухе и оседали около кровати.
– Как бассейн? – спросила она, не поднимая головы.
– Освежает. Только мы полотенца забыли.
– Народу, наверное, полно. Ненавижу, когда вокруг толпы людей в купальниках.
– Тео рассказал мне, как встретил Матильду.
Анук замерла, и пемза зависла в воздухе над ее правой пяткой.
– Красивая история, да? Но не забывай, что отношения не бывают идеальными.
Она подняла глаза и оглядела меня с ног до головы. Над губой у меня блестел пот. Я ощущала тяжесть своих волос, завязанных в узел и оттягивающих голову назад.
– Слава богу, что ты не уродина, – сказала она. – Тебе будет легче найти работу.
– Как думаешь, я похожа на тебя? – спросила я, вспомнив слова Давида.
– Это вопрос восприятия, разве нет?
– А все-таки, если рассматривать мои лицо, грудь, живот, я похожа на тебя?
Она продолжала счищать с пяток ороговевшую кожу.
– Есть ли у нас одинаковые черты? – Она сдвинула брови. – Наверное. Но разве этого достаточно? Откуда я знаю, похожа ты на меня или нет? То, как мы