– Это ты вызвала звук флейты? – спросила Хироко.
– Да, я, я!
– Но как же ты это сделала, детка?
– Я виновата, Хироко, – вмешалась красная от смущения Блисс. – Я уведу ее отсюда.
– Нет, – возразила Хироко. – Я хочу, чтобы она сделала это еще раз.
Несколько альфиан приготовились слушать. Фаллом нахмурила брови, словно в большом напряжении. Свет померк, и вновь возник звук флейты, только более чистый и уверенный. Затем он стал меняться, по мере того как металлические клапаны вдоль флейты двигались, сами складывая аккорды.
– Это не похоже на то, как… – Фаллом слегка задыхалась, словно это ее дыхание привело флейту в действие, а не движимый энергией Фаллом воздух.
– Она, должно быть, черпает энергию от электрического тока, питающего лампы, – шепнул Тревайзу Пелорат.
– Еще, еще раз, – хрипло проговорила Хироко.
Фаллом закрыла глаза. Звук теперь стал сильнее, но мягче, чувствовалась большая уверенность. Флейта играла сама по себе, а клапанами двигали не пальцы, а энергия, передаваемая через пока недоразвитые частички мозга Фаллом. Возникая почти случайно, звуки складывались в музыкальную последовательность, и постепенно все зрители собрались вокруг Хироко и Фаллом, наблюдая, как Хироко осторожно держит флейту большим и указательным пальцами за концы, а Фаллом, закрыв глаза, управляет потоками воздуха и движением кнопок.
– Это фрагмент того, что я играла, – прошептала Хироко.
– Я запомнила, – торопливо кивнула Фаллом и снова сосредоточенно сдвинула брови.
– Ты не сделала ни единой ошибки, – сказала Хироко, когда музыка стихла.
– Но это неправильно, Хироко. Надо играть по-другому.
– Фаллом! – возмутилась Блисс. – Это невежливо! Ты не должна…
– Пожалуйста, – повелительно сказала Хироко, – не надо мешать. Почему неправильно, дитя?
– Потому что я бы сыграла иначе.
– Покажи как.
И вновь зазвучала флейта, но более затейливо, поскольку та сила, что нажимала клапаны, делала это теперь быстрее, в стремительной последовательности и более продуманных сочетаниях, чем прежде. Музыка стала сложнее, эмоциональнее и живее. Хироко стояла прямо, как натянутая струна, в зале воцарилась гробовая тишина.
Даже после того, как Фаллом перестала играть, никто не проронил ни слова, пока Хироко не произнесла, глубоко вздохнув:
– Малышка, ты когда-нибудь играла это раньше?
– Нет, – сказала Фаллом, – прежде я могла играть только пальцами, а ими я не смогла бы извлечь ничего подобного. – Затем добавила, простодушно и без следа превосходства: – И никто не сможет.
– Сыграй что-нибудь еще!
– Я могу что-нибудь придумать.