— Разве не в свое? Ты понимаешь, что если кровь зовет тебя… то и его тоже? А они его вассалы. Первые.
— Демоны! — Раймон с силой швырнул бокал в камин. Тот со звоном разлетелся, вино зашипело на углях, взвиваясь к потолку пряным запахом южных виноградников. — Ты думаешь… и меня тянет именно кровь? Но тогда…
— Понятия не имею. Но эта версия ничем не хуже других и точно нравится мне больше мыслей о том, что ты влюбился в уличного мальчишку. Во всяком случае, я предупрежден, — вздохнул Джейнс. — Пальцем это «сокровище» никогда не трону. Хоть у кого-то из нас должен сохраняться трезвый разум. А ты… я так понимаю, и от него внимание отвлек, убедив всех, что Юль вовсе не твой фаворит? И вообще, может, не бастард, как начинает догадываться наш дорогой противник? Всего лишь мальчишка на ночь, который вышел из милости, так?
— В целом, — Раймон успокоился так же быстро, как и вспылил, — все идет не так уж плохо. Этих двоих я все равно отдал их дядьке, как и планировал, сделав вид, что жертва их «сюзерена» тут вовсе ни при чем и все дело в родстве. Фимо уже докладывал, что из конюшни слышны звуки розог и вопли. А Юль… Я распорядился, чтобы его подвесили ниже обычного, до земли все же достает ногами твердо, так что фактически не висит, а просто стоит у столба, помучается, но в меру. И воду по утрам будут давать, немного, чтобы по нужде потом не водить. Три дня — не вечность, да и отпущу я его раньше. А там посмотрим.
Сколько раз за прошедшие сутки я назвала себя идиоткой? Даже считать не буду. Тем более что сил на это почти не осталось.
Это первые сутки я еще что-то чувствовала — боль в затекших мышцах, жару, ночной холод. Мучительную жажду. К началу второй ночи из всех ощущений осталось только последнее.
Есть мне не хотелось, а вот пить… утром мне дали полчашки воды, и на этом все. Хотя понятно, что больше и не стоило, потому что в туалет меня от столбика никто водить не собирался. Полчашки же испарились с поверхности кожи с потом еще до полудня.
Ну и, кроме желания напиться, было еще одно, большое и всеобъемлющее: сдохнуть уже наконец. Все равно тела я почти не чувствовала. Жаль только, это онемение не сделало мою жизнь легче. Оно само по себе было настолько невыносимым, что лучше бы болело все подряд.
А самое противное заключалось в том, что мой дурацкий героизм оказался никому не нужен. Я вчера целый час слушала, как парни орали под розгами — конюшня находилась недалеко от столба, на котором меня подвесили. Конечно, розги — не плети, а дядька Жуй — не королевский палач. Но в тот момент, когда Раймон снизошел до просьбы главного повара о помиловании, чертов полынный герцог так на меня посмотрел, что я поняла: он с самого начала собирался так сделать. И мне абсолютно незачем было лезть под руку.