Под моей ладонью — твёрдый рельеф напряжённых мышц. Я словно камень потрогала, обтянутый тканью рубашки. Всё ждала порыва, ждала, что на моё движение к нему Дорн ответит своим навстречу — но он выглядел так, будто цепями скован по рукам и ногам. Снова кольнул стыд — неужели всё происходит только потому, что я его заставила? Вынудила, почти что шантажом?
От таких мыслей я чуть было не спрыгнула со стола, чтобы спасать бегством свою раненую гордость и истерзанное сердце. Но чувство долга победило. Раскаиваться буду потом, а сейчас уже поздно.
Дорн смотрит на мою руку так, что я немедленно её убираю, вспоминая приказание.
С моих губ срывается прерывистый вздох, когда он смахивает бретельку с моего левого плеча. Потом с правого. Ключицы холодит ночной воздух — в трапезном зале почти не топят. Отворачиваюсь, смотрю в сторону, чтобы упавшие пряди тёмных распущенных волос спрятали моё разгорячённое лицо, мою стыдливость.
Твёрдые пальцы на моём подбородке. Уверенным движением муж заставляет снова посмотреть на него. Бережно убирает волосы с плеч на спину. И раньше, чем успеваю перепугано вдохнуть, резко дёргает за кружево на вырезе и стягивает сорочку вниз.
Я ахаю. И закусываю губы, чтоб только промолчать. Я боюсь, что любое слово может разрушить момент. Слишком часто мы были совсем близко — и каждый раз что-то мешало, мы снова и снова расходились в разные стороны, и я оставалась одна. Умру, если сейчас будет так же.
С замиранием сердца жду следующего прикосновения. Но оно так и не последовало. Кажусь себе застывшей статуей в музее, выставленной на обозрение. Которую нельзя трогать, а только любоваться. Но я же не каменная, я живая, живая! Мне так нужно его тепло. Я задыхаюсь без ласки. А каждый сантиметр расстояния между нами заставляет нервы гореть, до боли на коже.
Но он по-прежнему меня не касается.
А потом мягким нажимом на солнечное сплетение заставляет лечь на спину.
Значит, стол… хорошо, пусть будет стол. Сжимаю в горсти скатерть. Слежу за мужем из-под ресниц.
Дорн тоже смотрит на меня и взглядом словно приковывает к этому проклятому столу. Тяжёлый, властный Морригановский взгляд — тоже фамильный, наверное. Под его давлением мне трудно дышать.
Не отрывая своего гипнотизирующего взгляда, он склоняется надо мной, и я замираю на вдохе, чуть выгнувшись навстречу.
Проводит кончиками пальцев раскрытой ладони — от шеи вниз. По всему телу, которое так истомилось в ожидании его рук. А мне отчаянно мало этих мимолётных, почти не ощутимых касаний — так хочется, чтобы обнял покрепче! До хруста костей, до боли. Хочется почувствовать его всей кожей. Хочется услышать стук его сердца. Узнать, так ли холодно и спокойно оно, каким выглядит мой муж.