Она украдкой вытерла ресницы и снова улыбнулась. А губы дрожали. Моя любимая глупая младшая сестрёнка. Которая никогда в жизни ни в чём не знала отказа. Это, наверное, первый раз.
А потом мне подумалось… что кажется, мы обе сейчас в первый раз страдаем из-за парней. Одновременно.
Но ничего — страдания Джен когда-нибудь закончатся. Мои — только начнутся. Но я об этом не собираюсь думать, иначе эта боль просто сломает меня изнутри.
Джен внимательно посмотрела на меня, и я постаралась принять невозмутимый вид. Уж не знаю, насколько это получилось.
— Прости меня, Эм. Я выбрала чужие уши, чтобы пожаловаться — не твои. Как я могла так поступить! Ведь ты же моя совесть. Моё зеркало. Ты всегда меня видишь без прикрас и честно говоришь об этом. А я… вчера не очень хотела на себя смотреть. Было слишком стыдно.
И мы снова замолчали. И просто смотрели друг другу в глаза. Две половинки. Связанные с рождения такими крепкими узами, крепче которых быть не может. Мой самый близкий человек.
Я тоже улыбнулась — через боль, через грызущую тоску, через страх и неуверенность в завтрашнем дне. Ведь что-то же всё равно останется неизменным.
— Сестрёнка, ты не представляешь, как я тебя люблю! Вот такую, какая есть.
— Я тебя тоже. Улитка Старшая, а давай больше никогда-никогда не ссориться? Мне ужасно не понравилось.
— Давай! — согласилась я, с нежностью глядя на Улитку Младшую.
Когда мы спустились завтракать, на меня все пялились. Ещё бы — такой переполох был в Академии с моим исчезновением.
По счастью, Джен уселась напротив и весёлой болтовнёй отвлекала меня от смущения.
Наше идиллическое уединение длилось не долго. Его снова разбила Солейн, которая уже не спрашивая разрешения уселась за наш стол — тоже напротив меня, но бок о бок с Джен. Сестра бросила ей короткое приветствие и тут же снова принялась щебетать со мной.
— Здравствуй, Эмма! Я так рада, что ты нашлась.
Вежливая улыбка на красивых губах, но кошачьи глаза холодные.
Меня пронзила неприятная мысль. Нет, она совершенно не рада.
Но Солейн тут же сосредоточила всё свое внимание на разрезании омлета. Она больше не смотрела на меня, а я подумала, что возможно мне показалось. Я ничего не делала плохого этой девушке, за исключением той случайности со Сферой, нигде не перебегала дорогу, всегда была дружелюбна… с чего бы ей меня не любить?
Потом от раздумий на эту и другие, ещё более прилипчивые темы меня спасла необходимость спешить на занятия — пока не раздался гонг, оповещавший о начале. Всего три гонга, давать которые была обязанность того усатого типа в клетчатых штанах, что встретился нам в первый день у ворот. После третьего гонга в аудиторию не пускали.