— Просто он чесался! — вспоминая колпачок на мыши и понимая, что все-таки это был мальчик, поясняла я, а мне категорически не верили.
Момент был неловким, но сдаваться и брать преступление на себя я категорически не собиралась! Мало ли что еще на меня повесят до того, как повесить меня?
— Чесался, потому что его блохи заели! Маленький, блохастый, — терпеливо поясняла я, показывая пальцами предположительного преступника. — Сантиметров пять, не больше! Он где-то здесь! Просто сейчас он спрятался! А так я его видела! Точно видела! Он стоял! Просто его никто не любит…
Я уже запиналась, пытаясь донести основную мысль. Помните, если человек пытается донести до вас мысль, а вы его не слушаете, то есть вероятность, что он уронит вам ее на голову!
Меня взяли за подбородок, заглядывая в мои честные глаза.
— Маленькая обманщица, — улыбнулся Оберон, пока я сопела так, словно меня поймали с окровавленным топором над уползающей жертвой.
— Да не обманываю я! Это мыши! — возмутилась я, пытаясь отстраниться. Ничего, я еще несколько мышеловок куплю. Кот и так будет работать без выходных и проходных, поэтому быстро износится.
Через мгновенье я чувствовала себя тем самым полупридушенным котенком, который по наивности своей согласился спать с доброй и очень любвеобильной девочкой. Мое маленькое тельце было сжато в такой позе, что где-то на меня смотрели завистливо индийские йоги. Меня прижали к себе покрепче, а я чувствовала сбивчивое и горячее дыхание на своей щеке. Моя вторая щека была размазана по его груди, зато нога, так и не нашедшая своего пристанища торчала в воздухе, приподнимая одеяло.
— Мыши, говоришь, — прошептал зловещий голос, пока я честно пыталась уползти. Все приличные девушки боятся мышей! Я не боялась. А теперь начинаю бояться! Сволочи хвостатые!
— Да! Это были мыши! — возмутилась я, но вместо возмущения получилось полупридушенное «бу-бу-бу». Об меня почесали нос. Если дело так пойдет и дальше, что у меня на груди будет висеть медаль «Ветеран обнимашек с Обероном», а я с трясущимися руками скрипучим голосом буду рассказывать всем, что страшно было только первый раз.
— Или одна маленькая мышка, — прошептали мне в волосы, расстегивая мое платье. — Которой не спится, поэтому она решила разбудить меня?
Я тихо поскуливала, намереваясь укусить его за палец. Максимальный счет этой игры мог быть «десять: двадцать девять», поскольку за все мое время жизни я «помудрела» только на один зуб.
Яростно сопротивляясь и пытаясь выбраться из обнимашек, я понимала, что силы неравные. Последний рывок, и я обессиленно лежала в железной хватке, тихо сопя и хныча. Сладкое чувство слабости подкралось в темноте, а я даже не сразу поняла, как тело цепенеет в ленивой и мучительно терпкой неге. Я смотрела на его бледное лицо, чувствуя, как в сладком мороке знакомые черты расплываются в океане рожденной моим сердцем нежности. Я смотрела на полуоткрытые губы, лениво любуясь красивыми очертаниями и каким-то волнительным предвкушением. Мои губы пересохли, а по телу пробежал терпкий озноб.