— Я за нее — отвечаю машинально.
На что тут же получаю просто замечательный ответ:
— Неее, нам нужна только ведьма. Мы тогда на улице подождем — и тут же мылятся на выход.
— Стоять!
Мужички тут же останавливаются по стойке смирно.
— Вольно! Я и есть ведьма, говорите уже, чего хотели — говорю прямо, потому что, по всему видно, шутки не их конек, разговор рискует повернуть вообще в непонятное русло.
Мужики прям на глазах оживают, щечки покрываются румянцем, глазки загораются. Мамочки! Чего это они?
— Госпожа ведьма, — обращается ко мне этот, который фальцетная мечта церковного хора, — вам тут вчера помогал мой брат с родичем. Картину вашу срам… красивую вешали над входом…
Срам… это, видимо, срамная. Ну… вообще-то очень даже скромная, для моего мира. Подумаешь… полная луна и ведьма с котом на метле. Ну, слегка ноги оголены… до середины бедра. Ну дык, это ветер-озорник. А все остальное — очень даже скромное. Ладно, отвлеклась.
— Ааа, да, помню. Я им еще мылко свое волшебное дала — отвечаю.
— Да! — почти выкрикивает стоящий чуть дальше мужик-медведь, лохматый и бородатый.
Оу, кажется, я понимаю, чего мужички притопали.
— Вы за мылом пришли? — скорее утверждаю, чем спрашиваю.
— Да! — опять этот мужик-медведь.
— Вам три кусочка?
— Да!
Сушеная валерьянка! У этого медведя брачный гон, что ли? Чё он так орет?
— Сейчас приготовлю, присядьте пока вооон за тот столик, возле окна.
И что? Думаете, кто-то присел? Неа. Стоят все трое, глаз с меня не сводят. Я беру мыло, они смотрят, складываю в пакетики — следят. Как собаки за косточкой: пристально и внимательно, вдруг, сама щаз сожру эту косточку, а им не дам.
— А скажите, подействовало мылко, да? — типа утверждаю.
— Брат сказал, жену как подменили. Всю ночь с ней любились, как в молодости, а теперь она разрешила ему на рыбалку с друзьями идти, даже завтрак и бутылку положила — в фальцетном голосе почти слезы. — А моя меня не отпустила.
Жалуется он мне, понимаешь ли.
— Да!
Твою кочерыжку, уймите кто-нибудь этого голосистого, чуть не померла от неожиданности!
Сложив мыльные брусочки в красивые пакетики, перевязанные лентами, отдаю покупки в дрожащие от нетерпения руки мужиков, получаю весьма щедрое вознаграждение и душевно прощаюсь.
Уже почти на выходе третий из мужиков, который все это время вообще стоял и не отсвечивал, вдруг говорит:
— У вас тут доска отвалилась — показывает на обшитую под дерево стену, за моим прилавком, под лестницей.
Он рукой касается доски, и та просто вываливается на пол. Надо же, а я тут столько хожу и уборку делаю, а на доску внимания вообще не обратила.