Византия (Никольский, Марченко) - страница 286

.

Есть, правда, одно исключение из этого правила. Если добраться до Синопа, и от него идти строго на север, держа курс днём по солнцу, а ночью по Полярной звезде, то через пару-тройку суток, в зависимости от ветра, выйдешь к южному берегу Тавриды, у города Феодосии. А если от Феодосии держать строго на юг, то так же выйдешь к малоазиатскому берегу у Синопа. Лично я не очень боялся того, что наш корабль потеряет из виду берега — на такой случай компасы в Ульме сделаны. Но светить их без необходимости пока не хотелось бы. Вот когда доберёмся до театра военных действий — придёт время предъявить эти ништяки высокому собранью, в лице монархов, прелатов и прочей знати. А пока оставалось разглядывать по правому борту виды Добруджи.

Виды были так себе. Сначала болотистая дельта с тремя главными рукавами и множеством проток. Селений южнее Солинаса не видно. Если они и есть, то прячутся где-то в глубине. Наверное, боятся пиратов. Южнее дельты начинаются многочисленные лагуны, солёные и пресные, по словам командира корабля. В XXI веке тут будет полно курортов, а пока из туристов эти места навещают только нередко перебирающиеся через Дунай кочевники.

Городов нет — слишком мелководно здешнее побережье для нормальных судов, приличный порт не построить. Тут только рыбацким лодкам комфортно. Рыбацкие деревушки, кстати, попадаются на островках и косах у входа в лагуны. От угрозы с моря они защищены мелями, от угроз с суши — лагунами. Ну а если возникнет серьёзная опасность, всегда можно прыгнуть в лодки и спрятаться в лагуне среди камышей — беглецов там можно ловить годами. Так, во всяком случае, утверждают плоиархос и комес, думаю, им лучше знать.

Первым встреченным городом после выхода в море, оказалась Констанца, где в прежней жизни начался дунайский тур нашей семьи. Почти одиннадцать с половиной веков назад сюда был сослан известный римский поэт и похабник Овидий, которому в далёком будущем горожане поставят памятник (довелось его увидеть). Сослал его римский император Октавиан, уставший от оргий своей дочери Юлии, в окружении которой тёрся Овидий. Самой Юлии, кстати, досталось круче. Разозлённый папа отослал её на пустынный островок в Средиземном море, поселив в убогой хижине, велел кормить раз в сутки, из одежды выдавать только рубище, а также отказывать в косметике и сексе, что было реально жестоко. А следующий император Тиберий, бывший муж Юлии, сбежавший от неё аж на остров Родос, приказал заковать в цепи и заморить голодом, видимо за всё хорошее. Так что Овидию ещё повезло, зря он плакался в стихах и письмах на «жестокое изгнанье». Брал бы пример с коллеги Бродского: «Если выпало в империи родиться, лучше жить в провинции у моря…». Октавиан ему это и устроил. А могло быть куда хуже, как с другим знаменитым литератором, Сенекой, при Нероне. К Овидию хотя бы не являлся на дом центурион со словами: «Цезарь желает, чтобы ты умер!».