— Тогда предлагаю помочь Виму и Пьеру… Впрочем, они, кажется, и сами неплохо справляются.
И действительно, трое остававшихся в живых разбойника, сражавшихся против парней, потеряв четвёртого камрада, видимо, решили, что этих шустрых и крепких не по годам подростков им не одолеть, и бросились бежать к лесу. Но никто из них не ушёл. Пьер, бросив меч, схватился за лук, висевший за спиной, и с завидным проворством выпустил одну за другой три стрелы! Первая ещё не успела долететь до цели, когда вторая сорвалась с тетивы. Трое разбойника замертво рухнули среди деревьев, со стрелой в спине каждый… Ни хрена себе лучник! Это же эльф натуральный! Или Робин Гуд! Хотя робингудов мы как раз только что покрошили. Четвёртый разбойник трепыхался в дорожной пыли, безуспешно пытаясь засунуть кишки обратно в живот, распоротый мечом Пьера. Тот, поглядев на страдания мужика, благородно пронзил мечом ему сердце, и тот тут же затих.
Сразу после окончания боя мы с Роландом и близнецы кинулись к Барзаги, лежавшему у повозки. С нами подошёл и Пьер, поддерживая хромающего Вима. С первого взгляда было ясно, что дела ассирийца плохи. Копьё «медведя», воткнувшись живот, явно очень серьёзно повредило внутренности, несмотря на то, что купец успел перерубить древко саблей и, рванувшись вперёд, соскользнуть с обломка.
Да, гвозди бы делать из этих людей! Как он вообще ухитрился сразу сознание не потерять?! Это же наверняка дикая боль! Я бы на его месте наверно орал на весь Швабский Лес, а Барзаги только стонет сквозь зубы.
Но его рана выглядит крайне хреново. Я, конечно, не медик, но сильно сомневаюсь, что купца вытащили бы и в XXI веке. Судя по брошенному на нас взгляду, он и сам всё прекрасно понимал.
— Вот и закончились мои путешествия, молодые люди, — кривясь от боли, произнес Барзаги на латыни, с которой нам переводил Вим. — Верно мне нагадала в юности езидская колдунья, что умру в дороге, в чужой стране, вдалеке от родного дома. Жаль, я вас не послушал, благородные рыцари, поторопился. Прошу, ради Христа, достаньте из этой повозки ларец красного дерева.
Мы поспешили выполнить просьбу. Купец, из последних сил отомкнув ларец ключом висевшим на шее, достал оттуда бутылочку с какой-то жидкостью, попросил помочь откупорить пробковую затычку, после чего сделал небольшой глоток.
— Маковое молоко, — пояснил Барзаги, заметив наши взгляды. — Не хочу терпеть боль, дальше будет только хуже.
Средневековое болеутоляющее. Купец, похоже, и правда почувствовал себя несколько лучше. Достав из ларца серебряную чернильницу, заострённую палочку из тростника (кажется, их на Востоке называют калам) и три куска пергамента, он начал быстро писать, временами морщась. Видимо, рана, несмотря на наркотик, всё же давала о себе знать. Сначала написал на одном из пергаментов что-то непонятными буквами, судя по всему, на родном языке, потом на двух других кусках пергамента, уже на латыни. Достав из ларца огниво и трут, поджёг последний, от него запалил извлечённую из того же ларца восковую свечу и, накапав расплавленного воска, запечатал первый пергамент своим перстнем. Тем временем по приказу Роланда, подтверждённому моим кивком, наши слуги обошли поле сражения, деловито добивая тяжело раненых разбойников.