И Борис возможно короче рассказал об ухудшении своего здоровья, а также о том, что его большая семья давно ждет его. Что жена ни в коем случае не согласится отдать детей в интернат, а с ними въезд на территорию Германии пока запрещен. Да, честно говоря, ему уж очень надоела эта Германия.
Жуков не знал семейного положения Алешкина, да и на здоровье официально Борис ему никогда не жаловался, поэтому он строил свои планы по его использованию только с точки зрения службы. Ну, а узнав то, что семья Алешкина состоит из 5 человек и то, что в последний год у него было несколько приступов гипертонической болезни, свое решение изменил и дал распоряжение начальнику орготдела откомандировать Алешкина в распоряжение отдела кадров.
Прибыв в управление кадров к начальнику отдела, ведавшему медицинскими работниками, Борис не сомневался, что его рапорт о демобилизации будет удовлетворен. Мы уже знаем, что еще в 1943 году у него обнаружились признаки гипертонической болезни, а ВКК фронта, которую он по собственной инициативе прошел в конце октября 1945 года, признала его ограниченно годным 1-й степени в связи с гипертонической болезнью, осложненной приступами стенокардии. Все это у него имелось в действительности, и Борис надеялся, что эта справка даст ему возможность быстро демобилизоваться.
Почти так оно и получилось. Ознакомившись со справкой ВКК, а также направлением из ЦУ, начальник отдела сказал:
– Ну что же, товарищ майор, мы вас демобилизуем, но с одним условием. Мы получили запрос от НКВД о направлении в его распоряжение демобилизуемых медиков, членов ВКП(б), имеющих опыт организаторской работы. Вы, как коммунист и бывший начальник госпиталя, подходите.
Мы вам дадим такое направление, и по нему вас примут в НКВД.
Борис так хотел домой, что ему было все равно, с каким направлением ехать. Лишь бы поскорее увидеть ребятишек и свою Катю. Узнать от нее, что она простила все то, что он натворил во время войны, а также и то позорное письмо, если она его получила.
Поэтому, когда все формальности были закончены, и он получил на руки документы, а также и причитающиеся ему деньги, он чуть не бегом помчался в свою квартиру.
Кстати, о деньгах. Весь последний год половину заработной платы им выплачивали польскими злотыми и немецкими оккупационными марками. Кажется, мы уже писали, что эти деньги практически не имели никакой ценности. К ним относились, как к ничего не стоящим бумажкам. Но перед демобилизацией им объявили, что эти деньги будут обменяны на советские из расчета 50 копеек за один злотый и 30 копеек за одну марку. Полученные при обмене деньги составили основательную прибавку к тому, что у Бориса имелось в советских деньгах.