Хозяйка между тем рассказала Борису, а он впоследствии пересказал все это своим спутникам, о том, что ее мужа немцы заставили работать кочегаром на паровозе. Что он за это получал паек, на который они жили всей семьей. Этот паек был так мал, его давали только на работающего (хлеба-суррогата 200 гр., маргарина 20 гр., немного крупы или макарон), и что, конечно, они перемерли бы от голода, если бы не овощи с огорода, которые у них не отбирали. Всех мужчин из их поселка посылали на строительные работы, они строили военные сооружения или склады. А ее муж в 1939 году был ранен в ногу и сильно хромает. Вот германец (так она называла фашистов) и придумал его затащить на паровоз. Эта работа всё-таки давала право на жизнь и на какое-то существование. Далее она добавила, что всех тех жителей этого поселка, кто не мог работать (стариков и полных инвалидов), отправляли в Майданек. А оттуда возврата нет. Муж водил эшелоны в Майданек-2, так что рассказал ей о тех тысячах людей, которых возили туда целыми семьями. Муж рассказывал, что там была выстроена красивая станция, что каждый эшелон встречали музыкой, но люди, попавшие туда, уже никогда не возвращались.
Майданек находился недалеко от Тлуща, и иногда, когда ветер дул с той стороны, он доносил смрадный запах сгоревшего мяса.
– Неужели всё-таки их там всех сожгли?! – изумлялась и возмущалась молодая полька.
Конечно, все это она рассказала не сразу, а как в этот вечер, так и на следующий день, когда она ознакомилась со своими постояльцами, убедилась в их доброжелательности и перестала их опасаться.
Сначала же она держалась настороженно, забилась с ребятами в один из углов кухни и с недоверием поглядывала на то, как Игнатьич хлопотал около плиты, разогревая принесенную еду.
Когда все уселись за ужин, то Борис пригласил и хозяйку с детьми принять участие в трапезе. (На ужин были вареные макароны с мясной подливкой).
Та сначала отказывалась, но потом под влиянием умоляющего взгляда своего старшего сына и очень радушному и ласковому приглашению со стороны «гостей», осмелилась, и с аппетитом, так же, как и ее сын, съела большую порцию кушанья, которую ей положил Игнатьич.
После того как все с аппетитом поели, Игнатьич разлил в кружки, поданные хозяйкой (для себя и сына – старенькие чашечки), чай, положив в каждую чашку по большой ложке сгущённого молока. Катя извлекла из своего мешка, где она хранила дополнительный офицерский паек, пачку печенья, и ужин превратился в настоящее пиршество, особенно для изголодавшихся поляков.
Глядя на то, с каким вожделением смотрел маленький Стась на еду, и в особенности на печенье, Борис невольно подумал о своих: