Игнатьич на одной из станций добыл где-то еще довольно приличный столик, и в офицерском вагоне теперь по вечерам все собирались вокруг него. У Добина оказалась колода карт, и скоро из него, Павловского, Алешкина образовалась партия для игры в преферанс.
Из сводок, получаемых Павловским, стало известно, что Красная армия перешла в новое наступление (через несколько лет Борис узнал, что ускорение проведения этого наступления произошло по просьбе союзников) и успешно развивается в западном направлении.
Когда эшелон прибыл на станцию Белосток, а это случилось 15 февраля 1945 года, то комендант станции заявил, что по поводу него имеется дополнительное распоряжение. Что госпиталю разгружаться не нужно, а нужно следовать далее на запад по направлению к Варшаве.
Через двое суток на станции Тлущ в 30 километрах восточнее Варшавы комендант этой станции сообщил, что пока регулярного движения по железной дороге далее на запад нет, и что госпиталь должен разгрузиться.
Разгрузка заняла около 8 часов, когда ее закончили, было уже совсем темно. Развертывать палатки было невозможно, и люди стали устраиваться на ночлег между грудами сваленного около железнодорожного полотна тюками палаток и других вещей.
Игнатьича, заботившегося о своем начальнике, как нянька о ребенке, такая ночевка не удовлетворяла. Хотя на улице в Тлуще было значительно теплее, чем в Раквере в Эстонии, ведь эта станция находилась гораздо южнее, но все равно в феврале еще и здесь держался мороз. Заметив невдалеке от полуразрушенного здания станции огоньки, Игнатьич решил, что это железнодорожный поселок, и что можно устроить ночлег в каком-нибудь домике. Получив разрешение Добина, организовывавшего охрану этого своеобразного «лагеря», старик отправился в путь. Минут через 15 он уже стучался в дверь небольшого домика, из окошка которого исходил мирный довоенный свет. А еще через час в этом домике уже были Борис и Катя Шуйская, в сенях лежал Джек, а Игнатьич хлопотал у небольшой плитки, разогревая принесенный из кухни ужин. Когда он ходил на кухню, он рассказал Павловскому и Захарову, что рядом с «квартирой» Алешкина есть еще несколько домиков, и можно на ночь устроиться там.
Домик, найденный Игнатьичем, состоял из кухоньки и двух чистеньких комнаток, застланных половиками. В нем находилась еще совсем молодая женщина и двое детей – один грудной, и другой около 5 лет.
Борис, вспоминая забытые польские фразы, затеял с женщиной разговор. Та очень обрадовалась, услыхав родную речь, и хотя, конечно, Алешкин порядочно перевирал и слова, и построение фраз, всё-таки это был для нее знакомый язык. Она оживилась, начала что-то быстро рассказывать, и Борис, к своей радости, убедился, что, хотя и с трудом, но большую часть сказанного он понимает. Игнатьич только хлопал глазами. Он не думал, что его начальник знает польский язык, и это его очень удивило. Впрочем, потом этому удивлялись и Павловский, и Захаров.