Судя по этому, Тлущ и его окрестности должны были бы быть заполнены множеством тыловых фронтовых учреждений. На самом же деле здесь царило полное спокойствие. Это удивляло и Алешкина, и его друзей.
Прежде чем описывать дальнейший путь госпиталя, мы считаем нужным рассказать еще об одном случае, который произвел на всех тех, кто оказался его свидетелями, самое ужасное впечатление.
Через день после пребывания в Тлуще госпиталя № 27, утром в дом, где квартировал Алешкин, вошел хромающий, небритый, грязный человек. Хозяйка испуганно бросилась к нему. Что-то быстро ему сказала, а затем повернулась к Борису, сидевшему за столом, и заявила, что это ее муж, который где-то пропадал последние два дня и вот вернулся домой.
Сообщив это Борису, она смущенно замолчала.
Вошедший остановился у двери и по-военному отрапортовал:
– Панове офицеры, кочегар паровоза ЭНС-1382 Щербинский. До услуг панов! Борис усмехнулся:
– Цо пан есте жолнаж? Солдат?
– Не, пан майор, я вольный, маю инвалидность. Но мне заставляли работать, а потом сказали, что русские всех, работавших у немцев, будут расстреливать. Я, да и другие тоже, убежали в лес. Сидели там неделю, а потом стали выходить. Никто нас не трогал и наши семьи также. Вот и я пришел.
– Что же вы думаете делать?
– То же самое… Буду кочегаром работать. Теперь поезд ходит Тлущ – Люблин.
Машинист сказал, чтобы сегодня приходил, вечером поедем. (Разумеется, весь этот разговор велся на польском языке).
Борис усадил смущенного кочегара, угостил его папиросой и стал расспрашивать про жизнь и службу у немцев. Тот охотно все рассказал, что машинист, помощник и он были поляками, но немцы им не доверяли и всегда сажали на паровоз автоматчика. Юрек, так звали мужа хозяйки, рассказал, что не одни раз ему приходилось вместе со всей бригадой возить эшелоны с евреями и другими жителями из Варшавы, Люблина или других мест в Майданек-2, так называлась станция на ответвлении от главной линии железной дороги, соединявшей Тлущ и Люблин. Она находилась на расстоянии около 15 километров от Тлуща. Тогда, говорил он, на паровоз сажали двух автоматчиков, и бригаде при подходе к станции строго запрещалось смотреть в окна паровозной будки, на выгрузку прибывших, а также и на то место, куда их привезли. После выгрузки эшелон задним ходом выходил на главную линию и уже продолжал следовать в обратном направлении.
Конечно, рассказывал поляк, мы умудрялись через различные щели в паровозной будке незаметно для своих сторожей рассматривать Майданек-2 и успевали разглядеть и внешний вид красиво оформленной станции, и перрон, по вечерам ярко освещенный, и видеть за этим зданием ряды бараков. А немного в стороне высокую трубу, из которой временами шел густой черный дым.