К тому времени, когда в этот лагерь приехала «экскурсия» из госпиталя № 27, в нем уже никого не было, но и никакого порядка навести там еще не успели. У ворот лагеря их остановил часовой. По просьбе Алешкина он вызвал караульного начальника, сержанта, и тот рассказал, что их части, находящиеся на переформировании и расположенной в видневшихся невдалеке казармах, приказано охранять лагерь и никого из посторонних не впускать. Несколько дней тому назад тут была комиссия, какой-то генерал и несколько офицеров, они все осмотрели, приказали ничего не трогать и сказали, что скоро в лагерь приедут люди, которые все запишут, сфотографируют, а потом организуют уборку территории. На просьбу Бориса о том, чтобы пропустить его и его спутников в лагерь, сержант ответил, что на это надо разрешение командира части. Попросил приехавших подождать, а сам отправился к ближайшей казарме. Минут через 15 он вернулся вместе со старшим лейтенантом, который заявил, что, хотя распоряжение о запрещении входа в лагерь посторонних и имеется, но он полагает, что оно распространяется на гражданских лиц, и прежде всего поляков. Приехавших офицеров-врачей, он думает, что можно будет впустить. Но он просит ничего не трогать, не перекладывать с места на место, а только пройти и осмотреть то, что их будет интересовать.
На вопрос Бориса, а где же сама станция Майданек-2, лейтенант показал на видневшиеся невдалеке остатки обгорелого здания.
После этого все приехавшие отправились на территорию лагеря, где стояла почти не тронутая огнем добрая половина широких приземистых бараков. Пройдя немного далее, они увидели и огромные печи с большими железными дверцами и рельсами с вагонетками, подведенными к ним. Всем было понятно, что на этих вагонетках трупы замученных подвозились к топкам для сожжения. Около печей валялась груда обгорелых костей, которую фашисты, очевидно, не успели спрятать. Видели они и остатки взорванного санпропускника, находившегося недалеко от печи. Почти все были удивлены таким соседством.
– Зачем фашистам было обмывать трупы перед сожжением? – удивлялась Минаева. На этот вопрос так никто и не смог ответить. И лишь через несколько месяцев они узнали, что то, что они приняли за санпропускник, на самом деле было газовой камерой, служившей местом умерщвления несчастных.
Увидели они еще ужасную вещь, вызвавшую в них негодование, страх и отвращение ко всем немцам, которые могли себе позволить такое издевательство над людьми, пусть даже и врагами, как они считали.
В нескольких десятках метров от здания, остатки которого они приняли за санпропускник, стоял большой, добротный кирпичный сарай, его фашисты не успели ни поджечь, ни взорвать. Большие двери его были распахнуты настежь, и когда Борис, Павловский, а за ними и остальные вошли внутрь, то увиденная ими картина вызвала у всех возглас гнева и возмущения.