Обедали все вместе. Николай Васильевич, Шура и Борис. Шура достала для Алешкина, как для командировочного, талоны на обед. И Борис впервые за много месяцев обедал в настоящей столовой из тарелок, на столах, покрытых клеенкой, с полным набором столового прибора и даже бумажными салфетками. Однако, сами кушанья, хоть и приготовленные с некоторой претензией на ресторанные блюда, и по вкусу, и по объему были куда хуже тех, которые готовил для командиров повар медсанбата.
В столовой они встретили Брюлина и Берлинга. После обеда те утащили Бориса к себе. Их землянка была невелика, но достаточно чиста и удобна. В течение двух часов, которые Алешкин провел у них, ни о каких делах они не говорили, а болтали о разных разностях. Между прочим, Брюлин рассказал Борису, что их «толстый медвежонок» (так он назвал Склярова) недавно обзавелся семьей, заимел молодую жену Шурочку.
– Ты ее видел уже, какая-то мода, что ли, пошла, все стали здесь женами обзаводиться, – заметил Берлинг.
Борис при этих словах покраснел, но его собеседники этого не заметили. Берлинг собирался рассказать еще какую-то сплетню, циркулирующую в штабе армии, да заметил предостерегающий жест Брюлина и замолчал. Борис понял, что простодушный профессор сболтнул немного лишнего. И рассказал ему то, что по его служебному положению знать не полагалось. Сделав вид, что он не заметил возникшей неловкости, Борис взглянул на часы и, сказав, что он опаздывает, распрощался с обоими приятелями и пригласил их в медсанбат. Когда Алешкин подходил к землянке Склярова, тот, уже одетый в шинель, затянутый ремнем, стоял у ее входа. Завидев Бориса, он сказал:
– Вот хорошо, а то я уже собирался за тобой кого-нибудь послать. Звонил Тынчеров, просил побыстрее прийти, так как он выезжает в штаб фронта. Пойдем к машине.
Через несколько минут Алешкин в машине начсанарма, черной, видавшей виды «Эмке», ехал в штаб армии, за ними следовала его «санитарка». Вскоре они входили в землянку члена военного совета 8-й армии, бригадного комиссара Тынчерова.
Тот принял их очень любезно. Стоя выслушал их рапорты. Задал Алешкину несколько ничего не значащих вопросов и, пообещав вскоре навестить его дивизию, потребовал наведения в ней образцового санитарного порядка. Говорил он с акцентом, немного коверкая русские слова.
Прием длился минут пять, после чего Борис был отпущен и получил разрешение от Тынчерова и начсанарма следовать в свою дивизию.
Он вышел из землянки члена Военного совета армии и глубоко вздохнул. Штаб армии располагался в небольшом сосновом лесу. Стоял чудесный мартовский вечер. На фоне розовеющего заката четко вырисовывались силуэты молодых сосенок, где-то вдали изредка еле слышно погромыхивало – там фронт, а здесь была такая тишина, что, кажется, никакой и войны-то не было.