— М-м-м, — протянула она, и от этого тихого сладострастного стона у него перехватило дыхание.
Она обхватила его пенис изумительными мягкими губами и вобрала в рот по самый корень. Она любила пользоваться ртом. Ее юркий язык спиралью обвился вокруг него, и он почувствовал, что она улыбалась. Когда ешь, всегда нужно улыбаться, повторяла она. Она выпустила его изо рта и оседлала, приподнялась, чтобы позволить ему войти внутрь, с досадой коротко хмыкнула, промахнувшись, попыталась еще раз, минуя препятствия, направила его нужным курсом и наконец ловко попала в цель, как будто они занимались этим только вчера. Она была мокрая, но не так обильно, как он ее запомнил. Он смотрел на орхидеи на подоконнике, чтобы не взорваться в ней слишком рано, потом прижал палец к ее клитору и немного подвинул ее тело, чтобы она смогла о него тереться.
— Как же хорошо! — прошептала Дез’ре.
У нее на лопатках блестели капельки пота; мышцы живота затрепетали, и кожа пошла складками. Струйки пота стекали по ее лбу и рукам и исчезали под мышками и в волосах; она мотала головой, и соленые капли летели во все стороны, на лице застыла умиротворенная улыбка. Она приподнималась и падала на него; ладонями он умастил ее шею пикантным ароматом вроде розмарина и подсластил волоски на ее сосках. А еще стал добавлять в нее перец, довольно долго, чтобы дать ей ощутить остроту, и этот старый трюк произвел на нее впечатление: она сжала обе его руки, рывком подняла их вверх, прижалась к ним и стала вращать бедрами плавными круговыми движениями. Секс в ее исполнении был наукой. Сливки с сахаром. Точная дозировка. И на огонь!
— Я по тебе скучала! — пробормотала она.
Он тяжело дышал. Она, застонав, обвила руками его шею. Он цепко обхватил ее бедра и стал быстро двигать ее телом.
Он ей не верил.
Через несколько минут Завьер пришел в себя, ощутив, что его тестикулы обмякли, ляжки увлажнились, ей на груди стекает слюна, а ее руки сжимают ему голову. Он давно позабыл и ее тело, и ее манеру после оргазма сонно сворачиваться калачиком и ровно дышать. Ему почудилось, что их тела внезапно вновь обрели упругость и запах тех, кем были когда-то, словно они снова помолодели. В животе зашебуршилась та же противная тревога. Старая опасливость. Как когда-то он едва сдерживался, чтобы не дать деру.
Ее взрывы ярости. Ее сволочной характер. Как-то раз, после того как она минут десять орала на Персемони, когда девушка ей возразила. Дез’ре обозвала ее мать шлюхой. Тогда Персемони щелкнула пальцами, и кипевший на плите горшок с апельсиновым мармеладом подскочил и опрокинулся Дез’ре на грудь, забрызгав платье и шею раскаленным сиропом. Все присутствовавшие оторопело замерли. Дез’ре отодрала горячую ткань от кожи, не обращая внимания на боль. После чего схватила обожженной рукой дрожавшую от ярости Персемони за подбородок. «