Невысокий поднес микрофон ко рту:
— Знаешь, Берти, ты всегда любил врать!
Интиасар свирепо сверкнул глазами.
— А ты что здесь делаешь? Мне твоя помощь не нужна!
— Но я услышал, как ты произнес мое имя. — Низкорослый обратился к залу: — Ну вот что. Кое-кто из вас меня знает. Я Лео, сын Сэмюеля. Я делаю игрушки вместе с этим человеком и продаю их. — Уголки его рта опустились. — И я вам вот что скажу: этих трех миллионов шестисот сорока тысяч я в глаза не видывал. Я не видел и двух миллионов. И даже одного миллиона, господин губернатор. И я знаю тебя с тех пор, как мы оба под стол пешком ходили. — Он глубоко вздохнул. — И еще. Не далее чем два часа назад я собственными ушами слышал, как ты приказал убивать неприкаянных. — Анис показалось, что на глаза Лео навернулись слезы. — И как же ты мог совершить такое, мой друг? Собственного сына, своего родного сына. Берти?
Секреты — уж не их ли смрад она учуяла?
Наших сыновей, выдохнула толпа. Наших дочерей. Этого нельзя допустить! Идем, мы все поплывем на Мертвые острова! Мы спасем их! Кто-нибудь! Сделайте же что-нибудь!
— Боги, боги, смилостивитесь! — простонала женщина рядом с ней.
Заплакали дети.
Айо растолкал охранников и вышел вперед, ведя за собой Ха. Лео передал ему микрофон.
— Попишо! Не плачьте! Нас здесь много!
Анис заморгала.
Так и есть: все словно прозрели и увидели.
Она шире раскрыла глаза.
Третий мужчина в группе неподалеку. И торговка выпечкой. И еще одна женщина с двумя штуками отличного дукуйайского полотна. Маленький мальчик рядом с ней испуганно глядел на него и тонул в широкой, как река, улыбке. Одного взгляда на зрителей было достаточно, чтобы понять траву, и покой, и эту землю.
Смутьян, высокий, сумрачный. Как же она не распознала в его мрачном взгляде неприкаянного?
Все неприкаянные прятали наготу под крадеными синими спецовками рабочих игрушечной фабрики, их губы шевелились.
Она схватилась за стену здания, ей показалось, что она сейчас потеряет сознание.
Но где же Завьер?
Неприкаянные запели, но она раньше никогда не слышала эту песню. Они пели на мертвом языке своих предков, который оставался живым в их глотках, утраченный, но вновь обретенный язык, теперь струившийся с их губ. Они пели, и песня разрезала сгустившийся воздух. И на лицах певцов она читала мучительное сострадание и печаль.
Неприкаянные молились за них всех. Небо покраснело. Его с треском разрывали огромные всполохи золотых электрических разрядов.
Интиасар изрыгал проклятья.
— Все в укрытие! — заорал Айо.
Анис побежала, стараясь не упасть, стюарды с грохотом распахивали двери театра, мужчины и женщины на бегу сметали турникеты. Она видела, как люди увлекали за собой неприкаянных в здания и магазины, в свои дома и церкви, рестораны и бары. Все стремились куда-нибудь спрятаться, чтобы укрыться от ревущего жестокого ливня. Держась за руки.