У Хэтти буквально камень с души свалился.
– Слава богу, ты дома!
Катриона обернулась и моргнула, точно сова, разбуженная среди бела дня.
– Хэтти. – Голос ее звучал хрипло, словно сегодня она еще ни с кем не разговаривала. – Извини, забыла, что ты придешь. – Она поднялась и надела очки в металлической оправе. – О твоем охраннике уже позаботились?
– Экономка повела его на кухню, так что, полагаю, он пьет чай. И ты ничего не забыла – я пришла без приглашения. – Хэтти открыла ридикюль и выудила из него небольшой конверт. – Хочу позвать тебя на матинэ. Приходи завтра в наш особняк на Сент-Джеймс. Извини за позднее уведомление, но будут играть Шопена – ты ведь любишь Шопена, правда?
Катриона все еще держала в руке увеличительное стекло, сама того не замечая. Наконец она спохватилась, посмотрела на лупу, потом на конверт, который Хэтти сунула ей прямо под нос.
– Спасибо. К сожалению, завтра…
– И ты должна рассказать мне все-все про свои раскопки в Тунисе, – добавила Хэтти. – Мне очень интересно!
Катриона уставилась на подругу поверх очков.
– Раскопки проходили в Суре. Это город на Ближнем Востоке. – В ее голосе прорезался шотландский акцент.
– Еще интереснее! – выпалила Хэтти.
Подруга не сводила с нее пристального взгляда.
– В чем дело, Хэтти?
Девушка надула губы.
– Почему ты сразу подозреваешь худшее?
Потрясающие ярко-голубые глаза Катрионы резко контрастировали с прямыми черными ресницами. Обычно она прятала их очарование под очками или отгораживалась от собеседника отстраненным взглядом, говорившим о том, что мысли ее заняты скорее старым пергаментом из Туниса или Тира, чем разговором. Теперь же взгляд стал пристальным, в глазах читался острый ум.
– Ты влипла в неприятности и считаешь, что я могу помочь, – сказала она и кивнула в сторону кресел «честерфилд» перед остывшим камином. – Присаживайся. Я раздобуду нам чаю.
Катриона не стала звонить в колокольчик и пошла на кухню сама, а Хэтти уселась в скрипучее кожаное кресло и оправила юбки. Впервые за неделю ее пульс замедлился до нормального ритма. В кабинете профессора Кэмпбелла стояла полная тишина, ненарушаемая даже тиканьем часов; низкий потолок и толстые старые стены надежно защищали от внешних звуков. В воздухе витали запахи исписанной чернилами бумаги и лавандового мыла Катрионы. Витражные окна выходили в огороженный стенами сад, солнечные лучи лежали на потертых половицах красными и синими пятнами. В этой комнате царил вечный штиль, обещавший гостям надежную защиту от любой непогоды. Вряд ли подобное жилище приличествовало шотландскому графу и его наследнице, зато их ученым умам соответствовало вполне: так и видишь отца с дочерью в креслах у камина, в котором потрескивает огонь, оба погружены в чтение и время от времени поправляют очки или поднимают взгляд, чтобы сказать что-нибудь умное. Похоже, Катриона для профессора Кэмпбелла была тем же, что и Флосси для Джулиана Гринфилда – ярой сторонницей интересов своего отца с самой колыбели. Нынешние проблемы Хэтти она сочтет в лучшем случае несерьезными. К возвращению Катрионы, осторожно несущей маленький поднос, девушка набралась решимости.