Они пошли рядом. Мистер Найтли молчал. Ей казалось, что он то и дело посматривает на ее лицо, словно пытаясь его прочесть, Эмме же хотелось отвернуться. Новый страх зародился в ее душе. Может, он хочет поговорить с ней о своих чувствах к Харриет, но не знает, как начать?.. Однако она не может и не хочет сама заводить эту беседу. Пускай справляется без нее. И все же тишина становилась непривычно невыносимой. Эмма поколебалась, собралась с мыслями и, с натянутой улыбкой, начала:
– Вы вернулись – а у нас новости. И думаю, они вас даже удивят.
– Да? – тихо спросил он, глядя на нее. – И какого же рода?
– О! Самого приятного – будет свадьба.
Помедлив мгновение, словно желая убедиться, что больше она ничего не добавит, он ответил:
– Если вы про мисс Фэрфакс и Фрэнка Черчилля, то я эти новости уже слышал.
– Как! – воскликнула Эмма, поворачиваясь к нему и тут же краснея: не успела она договорить, как поняла, что по пути он, возможно, заглянул в пансион к миссис Годдард.
– Утром я получил записку от мистера Уэстона: он написал мне про дела в приходе, а в конце кратко пересказал последние события.
Эмма несколько успокоилась и, собравшись с мыслями, сказала:
– Вы-то, наверное, почти не удивились, ведь у вас уже были некоторые подозрения… Я не забыла, как вы однажды пытались меня предостеречь… Жаль, что я вас тогда не послушала, но… – она тяжело вздохнула и продолжила упавшим голосом: – кажется, я навеки обречена оставаться слепой.
Последовала тишина. Она даже не подозревала, что ее слова произвели на него особое впечатление, как вдруг через мгновение ее рука оказалась прижата к его сердцу, и мистер Найтли тихо, но с большим чувством заговорил:
– Время, милая моя Эмма, время залечит вашу рану… С вашим ясным умом… вашей преданностью отцу… вы, я знаю, не позволите себе… – он прижал ее руку крепче и продолжил подавленным, срывающимся голосом: – Как ваш преданный друг… Гнев одолевает… Гнусный подлец! – И уже громче и спокойнее он завершил: – Скоро его здесь не будет. Скоро они уедут в Йоркшир. Ее мне жаль. Она заслуживает лучшей участи.
Эмма все поняла и, едва оправившись от трепета наслаждения, вызванного его столь нежным участием, ответила:
– Вы очень добры… но вы заблуждаетесь… я обязана все разъяснить… Я вовсе не нуждаюсь в такого рода сочувствии. Я была слепа и вела себя так, что и вспоминать стыдно. Я по глупости творила и говорила много вещей, за которыми могли последовать весьма неприятные догадки, однако иных причин сожалеть, что я не была посвящена в их тайну раньше, у меня нет.