Эмма (Остин) - страница 255

Она встала пораньше и написала Харриет письмо. Занятие это повергло ее в уныние, и мистер Найтли, явившийся в Хартфилд к завтраку, оказался как раз вовремя. Лишь прогулявшись с ним полчаса по саду за приятной беседой, Эмма вновь воспрянула духом.

Вскоре после его ухода – Эмма даже не успела задуматься о ком-либо еще – из Рэндаллса пришел очень толстый конверт. Она догадалась, что в нем за письмо, и с неудовольствием подумала, что придется его прочесть. Эмма больше не держала зла на Фрэнка Черчилля, не хотела его объяснений и желала всего лишь остаться наедине со своими мыслями. К тому же она была уверена, что его доводы понять не сможет. Но делать было нечего. Эмма открыла конверт: там, как она и думала, лежало письмо к миссис Уэстон от Фрэнка Черчилля, а в него была вложена записка:

«Дорогая Эмма, я с величайшим удовольствием направляю вам это письмо. Знаю, что вы отдадите ему должное, и нисколько не сомневаюсь, что оно вас порадует. Отныне мы не разойдемся во мнениях относительно его автора. Не стану писать долгих предисловий. У нас все хорошо. Письмо исцелило меня от беспокойства, которым я терзалась в последнее время. Во вторник мне показалось, что вы выглядите неважно, но утро тогда было хмурое, и, хотя вы вечно твердите, что погода на вас не влияет, на всех, по-моему, сказываются северо-восточные ветра. Я очень беспокоилась за вашего батюшку во время грозы во вторник вечером и следующим утром, но мистер Перри меня вчера заверил, что с ним все хорошо.

Ваша А. У.

К миссис Уэстон.

Виндзор, … июля.

Любезная миссис Уэстон,

Ежели я смог вчера выразиться ясно, то вы будете ждать этого письма, но так или иначе знаю, что прочтете вы его с беспристрастностью и снисхождением. Вы – сама доброта, но, боюсь, даже вашей доброты не хватит, чтобы простить некоторые мои поступки… Но тою, кто вправе негодовать еще больше, я прощен. Пока я пишу эти строки, отвага моя растет. Тем, кому сопутствует удача, трудно оставаться смиренными. Дважды я уже просил прощения, и дважды мне повезло – меня простили. Боюсь, как бы мне не проникнуться излишней уверенности и в вашем прощении, а также прощении тех ваших друзей, которые имеют все основания на меня гневаться… Постарайтесь представить мое положение, когда я впервые приехал в Рэндаллс, подумайте о тайне, которую я всеми силами должен был сохранить. Именно так обстояло дело. Имел ли я право ставить себя в такое положение, которое требует столько скрытности, – вопрос другой. Не буду здесь в него вдаваться. Любому, кто не может понять моего искушения на себя это право взять, предлагаю найти в Хайбери один кирпичный домик с подъемными окнами на первом этаже и створчатыми – на втором. Я не посмел сделать предложение открыто – трудности обстановки того времени в Анскоме ясны и не требуют объяснений. В Уэймуте мне повезло уговорить самую честную женщину на свете пожалеть меня и согласиться на тайную помолвку. Откажи она – я сошел бы с ума… Вы спросите: на что же я надеялся? Чего ждал? Чего угодно: времени, случая, обстоятельства… Я готов был долго и старательно убеждать или внезапно все выложить, извести их своим упорством, полагаться на здоровье или на недуги. Передо мной были открыты все пути, главного я уже добился – обещания хранить верность и писать мне письма. Если же этого мало, то, дорогая миссис Уэстон, я имею честь быть сыном вашего мужа: от него я унаследовал склонность всегда надеяться на лучшее, а с таким достоянием ни дома, ни земли не сравнятся… Так и обстояли дела, когда я впервые приехал в Рэндаллс, и мне совестно, что я не нанес визит раньше. Оглянувшись назад, вы поймете, что я приехал, только когда в Хайбери переехала мисс Фэрфакс. Я нанес обиду лично вам и знаю, что вы сразу же меня простите. Но я надеюсь и на прощение своего отца, пускай знает: все то время, что я не навещал Рэндаллс, я был лишен счастья познакомиться с вами. Надеюсь, что в те счастливые две недели у вас я дал лишь один повод меня осудить. И здесь я подхожу к самому главному, к той важной части моего поведения, которая не дает мне покоя и требует подробного объяснения. С глубочайшим уважением и самыми теплыми дружескими чувствами пишу я имя мисс Вудхаус. Полагаю, отец сочтет, что следует добавить и «с величайшим стыдом». Несколько слов, которые вырвались у него вчера по сему поводу, ясно говорят о его мнении и о его порицании – и я признаю, что виноват. В моем поведении с мисс Вудхаус я позволил себе больше, чем следовало. Желая скрыть важную для меня тайну, я злоупотребил нашим моментальным расположением друг к другу. Я не стану отрицать, что притворялся перед всеми, будто мисс Вудхаус – главный предмет моих симпатий, однако я уверен, что вы поверите моему заявлению: не будь я убежден в ее совершенном безразличии, то не стал бы из своих корыстных побуждений вести себя подобным образом. При всем своем дружелюбии и очаровании мисс Вудхаус не производит впечатления девицы влюбчивой. Я был убежден, что она в меня влюбляться не собирается, а большего и пожелать не мог. Она принимала мое внимание с легкой, дружеской, веселой игривостью, которая как раз отвечала моим намерениям. Полагаю, мы друг друга понимали. В силу нашего положения я должен был оказывать ей знаки внимания, и как должное они и воспринимались. Не знаю, начала ли мисс Вудхаус за те две недели о чем-либо догадываться, но помню, что когда зашел к ней попрощаться, то чуть было не раскрыл ей всю правду. Мне казалось, что в ней уже назрели некоторые подозрения, и я не сомневаюсь, что позже она меня разгадала. Даже если она не знала всех подробностей, при ее сообразительности мисс Вудхаус наверняка поняла хотя бы часть. Я даже не сомневаюсь. Вот увидите, услышав эту новость, она почти не удивится. Она часто делала мне намеки. Помню, на балу она мне сказала, что я должен быть благодарен миссис Элтон за ее внимание к мисс Фэрфакс… Надеюсь, это объяснение во многом искупит мои ошибки в ваших глазах и глазах моего отца. Покуда вы полагали, что я погрешил против нее, я не заслуживал прощения ни от вас, ни от него. Простите же меня и помогите добиться прощения и благосклонности вышеназванной Эммы Вудхаус, к которой я питаю истинно братскую привязанность и которой желаю когда-нибудь столь же сильно и счастливо полюбить, как я… Теперь у вас есть ключ ко всем моим непонятным словам и поступкам. Сердце мое было в Хайбери, и я старался как можно чаще устремляться туда и телом, вызывая при этом как можно меньше подозрений. Если вам запомнились какие-либо странности в моем поведении, то смело относите их на этот счет… Что же до фортепиано, о котором было столько толков, то считаю необходимым отметить, что заказано оно было без ведома мисс Ф., которая никогда бы мне этого не позволила. Невозможно воздать должное той нежности ума, которую она выказала за все время нашей помолвки. Искренне надеюсь, что вскоре вы и сами познакомитесь с ней ближе. Слов не хватит, чтобы описать ее. Она сама вам все про себя расскажет, но только не в разговорах, потому что нет в мире другого такого создания, которое столь решительно не признает свои достоинства… С тех пор, как я начал это письмо – а оно выходит гораздо длиннее, чем я предполагал, – от нее пришла весточка. Она пишет, что здоровье у нее прекрасное, но поскольку она никогда не жалуется, я боюсь этому верить. Мне бы хотелось узнать от вас, как вы ее находите. Я знаю, что вы скоро нанесете ей визит, она уже сейчас трепещет от страха. Может, уже нанесли. Прошу, не откладывайте с ответом, я с нетерпением жду подробнейшего письма. Вы помните, какие считаные минуты я провел в Рэндаллсе и в каком смятенном, безумном состоянии – я и сейчас не лучше. Я сам не свой – то ли от счастья, то ли от горя. Когда я думаю о том, сколько доброты и милости мне выказывают, о ее совершенстве, ее терпении, о великодушии моего дядюшки – то я вне себя от радости! Но когда я вспоминаю, через что заставил ее пройти, вспоминаю о том, сколь мало я заслуживаю прощения, – я вне себя от гнева. Если бы я только мог вновь с ней увидеться! Но пока что и заговорить об этом не смею. Дядюшка и так был ко мне слишком добр… Но на этом я не могу закончить своего длинного письма. Вы еще не все знаете. Вчера я был не в состоянии изложить все подробности связно, но понимаю, что внезапность и в некотором роде несвоевременность, с которой раскрылась наша тайна, требуют объяснения. Несмотря на то, что, как вы можете догадаться, событие, произошедшее 26-го числа прошлого месяца, открыло для меня счастливейшие возможности, я никогда не позволил бы себе действовать столь торопливо, если бы не особые обстоятельства, – нельзя было терять ни минуты. Я бы и сам постыдился подобной поспешности, а она, со всей ее утонченностью, и подавно. Но выбора не было. Внезапность, с которой она приняла предложение этой женщины… Здесь я был вынужден прерваться, чтобы взять себя в руки и успокоиться. Я немного прогулялся и, надеюсь, достаточно остыл, чтобы достойным образом дописать письмо… Речь пойдет о самом унизительном для меня воспоминании. Мне стыдно за мои поступки. И здесь я вынужден признать, что мое внимание к мисс Вудхаус было в высшей степени предосудительным, ибо оно ранило чувства мисс Ф. Она моего поведения не одобряла, и одного этого должно было быть достаточно… Я оправдывался тем, что это помогает скрыть правду, но ее это не убеждало. Она выказывала свое недовольство. А я думал, что это просто вздор, что она вечно ведет себя чересчур щепетильно и осторожно, даже считал ее холодной. Но она во всем была права. Прислушайся я к ней, веди я себя прилично, так, как она меня просила, то избежал бы величайшего в моей жизни несчастья… Мы поссорились… Вы помните то утро в Донуэлле? Тогда-то и достигли высшей точки все накопленные мелкие разногласия. Я опоздал и по дороге встретил ее, когда она возвращалась домой. Я хотел ее проводить, но она мне не позволила. Она наотрез отказалась от моего предложения, а я решил, что она просто зря упрямится. Теперь-то я понимаю, что она вполне естественно желала действовать с последовательностью и осмотрительностью. В одну минуту я, стараясь всех обмануть, совершенно очевидно ухаживаю за другой, а в следующую – прошу ее согласиться на поступок, который перечеркнет все наши предосторожности… Если бы нас увидели вместе по дороге из Донуэлла в Хайбери, то, несомненно, заподозрили бы правду. Но меня ее отказ разгневал. Я усомнился в ее чувствах. И усомнился еще более на следующий день, во время поездки на Бокс-Хилл, когда в ответ на мое недопустимое поведение, мое постыдное, надменное пренебрежение ею, мое явное внимание к мисс В., которое не вынесла бы ни одна разумная женщина, она совершенно ясно высказала свое возмущение. Словом, она в этой ссоре была не виновата, я же повел себя отвратительно. В тот же вечер я уехал в Ричмонд, хотя мог остаться с вами до утра, просто из-за того, что ужасно на нее сердился. Даже тогда мне хватало ума ждать примирения, но я сильно обиделся, оскорбился ее холодностью и уехал, решив, что это она должна делать первый шаг к примирению… Я буду вечно благодарен судьбе за то, что вас не было с нами на Бокс-Хилл. Если бы вы видели, как я тогда себя вел, то навсегда бы лишили меня своего расположения. На ней эти события сказались немедленно: только узнав, что я и в самом деле покинул Рэндаллс, она согласилась на предложение этой назойливой миссис Элтон, чье обхождение с мисс Ф., кстати сказать, всегда вселяло в меня негодование и отвращение. Не пользуйся я сам бесконечным терпением моих друзей, я бы решительно возмутился, как они могут выказывать столько терпения по отношению к сей особе. «Джейн»! Подумать только! Прошу заметить, что даже в сем письме и разговорах с вами я ни разу не позволил себе подобной вольности. А теперь представьте мои чувства, когда я услышал, как Элтоны совершенно бестактно треплют это имя к месту и не к месту, наглейшим образом воображая, будто в чем-то ее превосходят. Прошу, потерпите еще немного, я почти дописал… Так вот, она приняла ее предложение, решилась полностью разорвать со мною все связи и на следующий день написала, что больше мы с ней никогда не увидимся. Что эта помолвка принесла нам обоим лишь сожаления и несчастья, и она ее расторгает. Ее письмо пришло в то самое утро, когда скончалась моя бедная тетушка. Я тотчас же на него ответил, но в голове у меня творился беспорядок, на меня разом навалилось множество дел, и вместо того, чтобы отправить свой ответ с кипой остальных писем, я запер его в ящик стола. Я был совершенно уверен, будто написал все, что следовало написать, чтобы ее успокоить… Я расстроился, что она ничего мне не ответила, но как-то это себе объяснил. Я был чересчур занят и – чего греха таить – рад новым возможностям, чтобы насторожиться. Мы отправились в Виндзор, а через два дня я получил от нее посылку – она вернула мне все мои письма! К ней была приложена записка, в которой она выражала свое крайнее удивление тем, что я и строчки ей не ответил, и добавляла, что молчание в подобном случае невозможно истолковать двусмысленно, что для нас обоих желательно как можно скорее покончить со всем этим делом, что она возвращает мне посылкой все мои письма и просит, чтобы я тоже отправил ее письма либо до конца недели по адресу в Хайбери, либо после этого по адресу такому-то к миссис Смолридж недалеко от Бристоля. Я вспомнил сие имя и сие место, я знал все об этом предложении и сразу понял, что она задумала. Сей решительный поступок был полностью в ее характере, а то, что она ничего не сообщила о нем в своем предыдущем письме, лишний раз свидетельствовало о ее бескорыстной нежности. Сие могло бы выглядеть как угроза, а она ни за что на свете не хотела мне угрожать… Представьте же мое потрясение! Представьте, как я проклинал почту, пока не обнаружил, что сам во всем виноват!.. Что же мне было делать? Оставалось одно – поговорить с дядюшкой. Без его благословения я и не смел надеяться, что меня выслушают. Я все ему рассказал, обстоятельства мне благоприятствовали: последние события усмирили его гордыню, и он – даже скорее, чем я ожидал, – уступил, дал свое полное согласие и напоследок – бедный! – пожелал, чтобы я обрел в браке такое же счастье, как и он. Но думаю, мой брак будет все же несколько иным… Вы, верно, готовы пожалеть меня за то, что я пережил, пока открывался ему, пока ждал его ответа, пока решалась моя судьба? Но нет, не жалейте меня сейчас. Подождите, пока не узнаете, как я примчался в Хайбери и увидел, что сделалось с нею по моей вине. Пока не узнаете, какие чувства я испытал, увидев ее, слабую и измученную… Я прибыл в Хайбери к тому часу, когда, судя по их привычке поздно завтракать, мог надеяться застать ее одну… Мои надежды оправдались, как оправдались и те надежды, ради которых я приехал. Мне стоило больших усилий расправиться с ее вполне справедливым недовольством. Но теперь все позади. Мы помирились, стали дороже, куда дороже друг другу и больше никогда не позволим ни одной ссоре разлучить нас. Вот теперь я могу наконец закончить свое письмо. Я бесконечно вам благодарен за всю вашу доброту и еще больше благодарен за то внимание, которое ваше сердце подскажет вам оказать ей. Если вы сочтете, что я несколько счастливее, чем того заслуживаю, то знайте, что я совершенно с вами согласен… Мисс В. зовет меня баловнем судьбы. Надеюсь, она права… В одном отношении судьба и впрямь ко мне благосклонна, ибо я имею право подписаться как