Несколько мгновений ошеломленная Даша только и могла, что сжиматься в комок, но вот на смену страху и изумлению пришла ярость. С неожиданной силой она распрямила поджатые колени и ударила Петра в грудь так, что он отшатнулся – и плюхнулся на пол, не удержавшись на ногах.
Соскочила со стола, обрушив вниз ворох задранных юбок, и принялась с лихорадочной поспешностью одной рукой обметать с них налипшие крошки, а другой поправлять растрепавшуюся прическу. Горничной Екатерины Долгорукой, прислуживавшей теперь обеим девушкам, стоило немалого труда завить и уложить локонами довольно коротко остриженные волосы Даши, да еще вплести в них модное украшение из лент, называемое фонтаж, и теперь Даша торопливо ощупала голову, как будто и в самом деле ее заботила лишь сохранность прически и опрятность платья. На самом деле она не знала, куда себя девать от смущения и злости, готова была убить этого мальчишку, и в то же время плакать хотелось от жалости к нему, такое было растерянное, обиженное, горестное выражение в его глазах, так медленно, неуклюже поднимался он с пола.
– Ради самого Господа Бога, ваше величество, – проговорила она с запинкой, – как можно?!
– Почему нет? – резко спросил император, тоже принимаясь ощупывать свой покосившийся парик и оправлять камзол, лишившийся нескольких пуговиц. – Я тоже ведь не в поле обсевок! Я царь! Понимаете, сударыня? Да любая другая…
– Вот и найдите другую! – вскрикнула Даша почти с отчаянием, оставляя, наконец, заботу о своем туалете и стискивая на груди руки. – Другую, не связанную…
– Не связанную чем? – насторожился Петр. – Вы что, с другим сговорены?
«Да нет, с чего вы взяли?» – чуть не воскликнула она возмущенно, потому что имела в виду только тайную любовь, привязывавшую ее к Алексу, однако тотчас оценила нечаянную подсказку:
– Да, сговорена! Да, с другим!
– Что, какая-нибудь деревенщина вроде вас же? – не удержался он от ревнивого оскорбления. – Или при дворе женишка присмотрели?
Даша растерянно смотрела на него, пораженная этой внезапно вспыхнувшей злостью, и молчала.
– Что же не отвечаете? – голос Петра срывался. – Или стыдно признаться? Или… – Он вдруг поперхнулся – и продолжал уже другим голосом, низким, яростным: – А ведь я знаю вашего избранника! Не тот ли испанец, а может, поляк, ну, курьер, попутчик? Не с ним ли вы успели помолвиться? А то и чего доброго… чего доброго…
Он покраснел, меряя ее таким взглядом, что Даша тоже вся залилась краской.
– Ничего меж нами не произошло такого, чего я могла бы стыдиться, однако мы и впрямь дали друг другу слово верности, – сказала она как могла твердо, вонзая ногти в ладони, чтобы не трястись, как осиновый лист.