Я, решительно отринув прошлое и всяческие сомнения, спустился с небольшого пригорка и, стараясь не хлюпать ботинками по разбитой дороге, отважно направился к цели.
Романтика: тишина, слегка нарушаемая далеким гулом и шумом ветра, глубокая ночь, полное отсутствие людей (что мне, как городскому жителю, было непривычно), ярко освещенный с края пустой перрон с двумя навесами и расписанием, закрепленным на трубах. А в черноте ночи зловеще горят тусклые красные фары семафоров и бледно-фиолетовые на стрелочных зонах. Их огни сверкают на рельсах, словно городские неоновые вывески, рассекающие кинжалами черноту ночи…
Что-то меня понесло… странно даже. Я вдруг ощутил, что на меня опять наваливается сонливость. Голова как-то потяжелела – опять откат?
Я набрел на переход через запасные пути, выложенный кирпичом, который и вел к перрону. Забравшись на него, я прошел к освещенной части, под которой как раз и висело расписание, закрытое треснутым стеклом.
Внимательно его изучив, я понял, что пассажирский поезд «Фауд-курьер» делает трехминутную остановку в этом захолустье ровно в три часа двадцать семь минут.
Это вселило в меня оптимизм, и я уселся на сырую скамью, пристроив рядом с собой рюкзак, достал оттуда небольшой детекторный приемник и включил тихонько ночное вещание «Джаз-бомб», сразу попав на песню Пинка Вествуда «Малышка на миллион».
Еще я достал пенал с набором для чистки оружия. Я, конечно, не надеялся качественно почистить «Соер», но хотя бы протереть, чтоб не так сильно воняло «пороховым перегаром», я счел возможным.
Прикурив от своей «Заппы» сигарету, я, устроив на коленях тряпку, пенал и пистолет, тихонько подпевал исполнителю в припеве: «Хоть ты сама на миллион, любовь всего дороже».
Мне было максимально хорошо, насколько может быть хорошо человеку, который опять лишился машины, совершил тройное убийство и сидит Хиус знает где в ожидании йети знает чего.
Единственное, что меня смущало, это то, что сон наваливался на меня с новой силой, и я уже буквально начинал с ним бороться, используя свою несгибаемую волю.
Несколько раз, глядя на свои руки, протиравшие оружие, я дергался, открывал глаза и видел те же самые руки с тем же самым стволом. В какой-то момент в голове зазвенело, а в затылке проснулись знакомые иголочки. Я с трудом отложил свое «рукоделие» на скамью и попытался встать, но ноги были какими-то ватными и трясущимися.
– Так-так… – сказал я вслух, скорее, для самоуспокоения, нежели в попытке сформулировать какую-то мысль.
Почему-то шея снизу стала горячей, а ночь передо мной вдруг обрела четкую предметную контурность. Даже если бы в мотеле мне подсыпали в еду или питье какие-то наркотики, они не сработали бы, так как я освободил желудок от лишнего, по крайней мере, это случилось бы раньше и легче…