В голове проносится: «Ну, Мозес, попадись мне еще хоть разочек — придушу голыми руками!»
Он забрал все, что у меня осталось от моего народа. Река поглотила последнее напоминание о нем. Может быть, это знак того, что пора возвращаться домой, откуда и уезжать-то не стоило? А уж когда вернусь, тогда и подумаю, кому и что рассказывать. Может, сыщики пойдут по следу и отыщут негодяев, схвативших мисси Лавинию и Джуно-Джейн, но мне самой в полицию никак нельзя. Надо найти другой способ сообщить шерифу о случившемся.
Снова окинув взглядом бурливую, широкую реку, гадаю, далеко ли до переправы. Своими силами мне не перебраться на тот берег, где остался мой дом. Вокруг пустынно: ни жилищ, ни дорог, не считая той, у которой мы загрузились дровами. Куда-то же она ведет. Как знать, может, лошадей еще не забрали и, если провидение будет ко мне благосклонно, я успею их украсть.
Больше мне надеяться не на что, и я отправляюсь в путь.
Вскоре я слышу крики людей, звон упряжи, протяжный стон постромок и оглобель, тихое лошадиное ржание. Я немного сбавляю шаг. Надеюсь, что среди лесорубов есть и цветные — они-то мне наверняка помогут. Но чем ближе я подхожу, тем отчетливее понимаю, что говорят они на каком-то неведомом мне языке. Не на французском — его бы я точно узнала, потому что не раз уже слышала, — а на каком-то другом.
Может, это индейцы, которые по-прежнему живут у болот и женятся на белых и беглых рабах, ушедших в леса много лет тому назад?
По спине точно в знак предостережения пробегает холодок. В этом мире цветному не выжить, если он не будет настороже. Да и женщинам тоже. А мне — уж подавно, ведь я принадлежу и к тем и к другим, а защититься могу разве что маленьким пистолетом, заряженным всего двумя пулями, да к тому же промокшим в реке, — не удивлюсь, если теперь он стал бесполезным.
Раздается собачий лай, и мужские голоса затихают. Я тут же юркаю в кусты и прячусь там. Собака походит ближе, и меня накрывает волной ледяного ужаса. «Не дыши!»
«Уходи прочь, собака!»
Пес вот-вот меня обнаружит. Он все кружит у кустов, шумно и быстро принюхиваясь. Наверняка уже почуял меня.
Я слышу мужской голос. Человек что-то кричит собаке — хрипло и отрывисто.
Она, точно ошпаренная, срывается с места и убегает.
Я утыкаюсь головой в ладони и перевожу дыхание.
Поскрипывают рессоры. Дерево бьется о дерево. Кричит мул. Лошадь фыркает, ржет и бьет по земле копытом. Рабочие с недовольным, глухим ворчанием нагружают повозки своим товаром.
Я проползаю немного вперед — туда, где кусты редеют и сквозь тонкие, будто кружево, ветви можно рассмотреть, что же впереди.