Солдаты беспечно держатся в седле, болтают, пересмеиваются, а ружья и пистолеты висят у них на поясе. Кажется, они не знают ни забот, ни тревоги. Только жуют табак, дразнятся да соревнуются, кто дальше плюнет.
Кучер тоже держится очень спокойно — иногда он обводит окрестные земли взглядом, но, кажется, нисколько не боится нападения.
Мы с Джуно-Джейн обмениваемся встревоженными взглядами. Кожа у нее под глазами распухла и покраснела. Она постоянно плачет, и так безутешно, что я уж и не знаю, переживет она свое горе или нет. Пока мы едем, она без конца оборачивается, высматривая тот клочок земли, где мы похоронили ее папу. Но не будет ему мирного упокоения здесь, так далеко от Госвуд-Гроува. Джуно-Джейн хотела забрать его домой и похоронить там, но это было невозможно. Даже чтобы самим туда вернуться, нам приходится полагаться на помощь незнакомцев. Когда-то у массы во владении было больше четырех тысяч акров земли, а теперь он покоится под простым деревянным крестом, на котором выцарапано его имя. Даже год рождения — и тот указан примерно. Ни я, ни Джуно-Джейн точно его не знаем, а мисси молчит.
Начинает накрапывать дождик, и мы, задвинув шторки, сидим и слушаем, как стучат колеса, отсчитывая милю за милей. А чуть позже я слышу вдалеке голоса мужчин, которые шумно кого-то приветствуют. Меня охватывает волнение. На коленях я ползу к краю повозки и поднимаю холстину. Джуно-Джейн следует за мной.
— Оставайся тут! Присмотри за мисси! — велю я, и она мне не перечит. За последние недели мы сблизились куда сильнее, чем полагается «почти кузинам». Мне кажется, мы теперь как сестры.
Он снова кажется мне призраком, которого и не сразу заметишь среди коричневато-золотистой травы и колючего кактуса. На этот раз он скачет на рослом буланом коне, к которому привязан еще один, под мексиканским кожаным седлом, запачканным засохшей кровью.
Сердце в груди колотится быстрее, и я тут же отдергиваю занавеску и внимательно оглядываю Элама Солтера, чтобы только удостовериться, что кровь на седле — чужая. Он видит в моем взгляде вопрос и делает несколько шагов в мою сторону:
— Мне в этот раз повезло больше, чем кое-кому.
— Какое счастье! — я широко улыбаюсь ему, даже не задумываясь толком о человеке, который рухнул замертво со второй лошади. Если его убил Элам, значит, он того заслужил!
— Я надеялся перехватить вас до отъезда. Но работа отняла больше времени, чем хотелось бы, — говорит Элам, облокотившись на рожок своего седла. Он весь мокрый, забрызганный грязью. На груди лошади виднеются белесые пятна засохшей пены. Элам отпускает поводья, и измученный скакун опускает голову, с шумом втягивая воздух.