— Хотел сообщить вам, что мы обезглавили эту змеюку, — заявляет он, переводя взгляд с меня на Джуно-Джейн и обратно. — Марстон собственной персоной арестован в Хико и теперь будет судим за свои злодеяния, а затем и повешен. Надеюсь, это хоть как-то утешит вас. — он смотрит на Джуно-Джейн и мисси. — Теперь нам предстоит поймать остальных его лейтенантов и высокопоставленных офицеров, но многие из них скорее всего предадут его идеи и отправятся в Мексику или на фронтир. Надо сказать, их главарь не сумел бесстрашно встретить свою участь. Мы сцапали его в житнице, где он прятался, точно загнанная крыса. Даже ни одного выстрела не сделали.
Джуно-Джейн кивает и шмыгает носом, крестится и опускает взгляд на свои руки, лежащие на коленях. Слеза сбегает по ее щеке и оставляет маленький полукруг на корсаже платья.
Во мне вскипает ярость:
— Рада, что так вышло! Рада, что он сполна за все заплатил! И что вы вернулись целым!
Его густые усы приподнимаются от улыбки:
— Я же обещал вам, что так все и будет, мисс Госсетт. Обещания нарушать нельзя.
— Ханни, — поправляю я его. — Помните, я вас просила звать меня по имени?
— Еще бы не помнить, — он касается полы шляпы и идет переговорить о чем-то с солдатами.
Его улыбка преследует меня целый день, до вечера. Я слежу, как Элам то отъезжает от нашей повозки, то возвращается, а потом исчезает за холмами. Временами его силуэт проступает на горизонте. Мне спокойнее от мысли, что он рядом.
А когда мы устраиваем привал, меня снова охватывает тревога. Животные, привязанные к кольям, беспокойно роют землю, подергивают головами и ушами. Джуно-Джейн берет за недоуздок крупного мерина и гладит его по носу.
— Они что-то чувствуют, — говорит она.
Я со страхом думаю об индейцах, пантерах и койотах, а еще о серых мексиканских волках, которые завывают в прериях по ночам. Старый ридикюль мисси я всегда держу при себе — тяжесть пистолета, спрятанного внутри, меня успокаивает, хоть и не сильно.
Вскоре к нам возвращается Элам Солтер, и вот тогда мне становится намного спокойнее.
— Держитесь между скалами и повозкой, — велит он нам, а потом, обойдя повозку с другой стороны, тихо о чем-то переговаривается с солдатами. Я вижу, как они двигаются, как указывают куда-то.
Один из солдат натягивает одеяло между двух кедров, чтобы мы могли справлять нужду, спрятавшись за ним, а другой разводит костер.
Больше в тот вечер Элам не удостоил меня ни дружеской беседой, ни улыбкой.
Когда мы готовимся ко сну, он опять исчезает. Уж не знаю, спит ли он вообще. Темнота поглощает Элама, и больше я его не вижу и не слышу.