— Суну в дверную щель. В школу я больше ни ногой, — бросает она и уезжает, не тратя времени на дальнейшие любезности.
Все это напоминает мне о том, что Огастин живет по своим неписаным законам, абсолютно непонятным для меня. И когда я пытаюсь в них разобраться, в памяти всплывает тот день, когда я сидела с зажатым между колен чемоданом в крошечной спальне нью-йоркской папиной квартиры и слушала, как он, его жена и дедушка с бабушкой о чем-то ожесточенно переговариваются на итальянском. Я знала, что речь идет обо мне (интересно, знали ли это мои маленькие единокровные сестры, лежащие у себя в кроватках за стеной), но все мои попытки понять, о чем спорили взрослые, были так же бесплодны, как и мои нынешние усилия постичь тайны Огастина.
Отогнав эти воспоминания, я торопливо захожу в дом, где меняю туфли на ботинки с прорезиненным низом, в которых я часто ходила в колледже, когда случались дождливые дни. Не бог весть какая обувь, но другой у меня нет. Надеюсь, она выдержит. Вряд ли мне придется пробираться через глубокие болота, пока я буду искать эту самую тропу, ведущую вдаль дамбы. Надо хотя бы попытаться, пока снова не начался дождь.
Медленно, чтобы не поскользнуться, я пробираюсь через задний двор к зарослям олеандра и жимолости, которые служат живой изгородью между прилегающей к дому территорией и маленьким садом с грядками и фруктовыми деревьями, за которым начинаются поля.
Когда я наконец нахожу тропу, тянущуюся вдоль ирригационного канала, ботинки у меня уже все мокрые, а на каждую ногу налипло фунтов по пять земли. Похоже, что это та самая тропа вдоль дамбы. На ней еще можно различить призрачные следы повозок, но почти вся она скрыта травой и осенними цветами.
Сквозь тучу пробивается солнечный лучик — он словно хочет подбодрить меня в моем путешествии. Кроны дубов поблескивают в золотистом мареве, и с их матовых, будто вощеных листьев слетают капельки, прозрачные, как хрусталь. Корявые мшистые ветви деревьев переплетаются друг с другом, образуя завесу, и в полумраке тропинка кажется таинственной. Она будто ведет в другое измерение, точно волшебный шкаф — в Нарнию или кроличья нора — в Страну Чудес.
Остановившись, я вглядываюсь вдаль. Сердце так и застывает в груди. Интересно, какие разговоры слышала эта тропа, вздымающаяся над полем, каких людей и животных она видела. Кто ехал в повозках, от которых в земле остались глубокие рытвины? Куда направлялись эти люди? О чем они говорили?
Бывали ли здесь сражения? Стреляли ли тут солдаты? Может, глубоко под корой этих древних дубов, в стволах навечно остались застрявшие пули. В общих чертах я имею представление о Гражданской войне, но об истории Луизианы почти ничего не знаю. И теперь мне кажется, что это огромное упущение. Уж очень хочется понять этот поросший камышом болотистый уголок. черпающий живительную силу и от земли, и от реки, и от топей, и от моря. Теперь он стал моим домом на ближайшие пять лет, если я, конечно, сумею тут выжить.