Казаки, приникнув к земле, словно к единственной своей спасительнице, медленно ползли к светящемуся в темноте лагерю, осторожно таща за собой пищали. Все в темных одеждах, дабы во тьме их было не разглядеть. Приподняв выпачканное грязью лицо от земли, Архип поглядел по сторонам. Да, как и условились, казаки подбирались к лагерю полукругом, постепенно окружая его. Архип уже весь взмок от натуги и страха — ежели случайно нашуметь, погибнут все — мансийцев было куда больше, чем казаков…
…Он замешкался, вздрогнул, когда по левую сторону, вспыхнув, из темноты ударили выстрелы пищалей. Поднявшись на колено, Архип прицелился и выстрелил. Плотный строй воинов, окружавших лагерь, сломался — кто-то рухнул на землю, кто-то припал на колено, снимая лук с плеча. Лежа на земле. Архип перезаряжал пищаль. По разные стороны вразнобой били и били выстрелы, вопили мансийские воины. Когда он вновь привстал, чтобы выстрелить, совсем рядом с тугим свистом пролетела стрела. Поодаль из казаков кто-то закричал от боли.
Когда он приподнялся снова, чтобы выстрелить еще раз, то увидел, что казаки бросились в атаку. Рыжебородый плешивый казак, пробежав немного, остановился резко, словно уперся в невидимую преграду, и рухнул лицом в траву, пораженный сразу двумя стрелами. Встав на колено, Архип вновь прицелился. Стрела, дрожа оперением, вонзилась в землю возле его ноги. Он целился в мансийского воина, что встретил налетевшего на него казака ударом копья в живот. Мансиец так яростно выдернул из чрева противника свое копье, что Архип видел, как из распоротого брюха убитого вывалился клубок блестящих внутренностей. Архип выстрелил, и воин, мотнув головой назад, опрокинулся на спину.
Битва уже кипела — казаки всей гурьбой с оголенными саблями обрушились на лагерь. На одного казака было по двое, а то и по трое мансийцев. Никита Пан на ходу уклонился от встречного удара копья и, развернувшись на месте, срубил атаковавшего его воина. Удар другого отбил саблей и, схватив его за древко копья, потянул на себя и пронзил его клинком насквозь. Казака подле него свалила с ног попавшая ему в голову стрела. Никита Пан развалил саблей еще одного стоявшего к нему боком воина, но отбить удар другого не успел — коротким уколом мансиец погрузил жало своего копья ему в горло. Пан застыл, открыв рот и выпучив глаза, словно раздавленный. Другой мансиец, подбежав, ткнул его в спину ножом и отпрыгнул в сторону, в круговерть сражения.
— Не надо! Не надо! Мама! — поодаль кричал распластанный на земле молодой низкорослый казачонок, когда мансийский воин, наступив на него ногой, безжалостно ткнул ему копьем в грудь. Другой подоспевший мансиец с размаху всадил свое копье молодцу в брюхо и провернул. Гримаса ужаса и муки легла печатью на лицо умирающего. Выстрел опрокинул одного из стоявших над ним мансийцев на землю — в десяти шагах от них с пищалью стоял Архип. Второй воин не мешкая тут же бросился с окровавленным копьем на него, и Архип, не отводя от него взгляда отбросив пустую пищаль, выхватил саблю. Он ощущал в руке непривычную тяжесть своего клинка — сказывается недавняя хворь. А воин был молодым, низкорослым, но крепким, широким в плечах, лицо его было сосредоточенным и спокойным, как у хищника на охоте. Архип крепче стиснул рукоять сабли, чуть отступил назад, не сводя глаз с направленного ему в голову жала копья.