Прошло три года, а этот неудачник все еще носит свои безвкусные ботинки, какой кошмар. Рид даже хмыкает: вот он бы такое никогда-а-а-а… Стоп.
— А чего это Деванторе понадобилось от Чопинга? Он же мелкий перекупщик.
Девантора, басировский любимчик, руководил людьми Картеля на улицах, но Чопинг все равно был далек от Картеля так же, как хотел бы быть далек прямо сейчас Рид. Стезя Чопинга — дурно одеваться и обманывать богатеньких белых туристов. Иногда он угонял тачки, иногда ввязывался в какие-то неудачные аферы, но все это было настолько мелко, что не стоило внимания Картеля.
Этот вопрос заставляет Боргеса лыбиться еще сильнее.
— Так Чопинг, говорят, ухватил главный приз. — И от широкой улыбки шрамы на его лице растягиваются мелкой светлой паутиной. — Ну. Ты понял. Вытянул большую рыбу. Отхватил лакомый кусок.
— Наложил лапу?
— Хапнул пожирнее.
— Урвал горячее.
— Оттяпал…
— Вы задолбали, — обрывает их единение душ Зандли, а затем широко зевает. — Вот почему я терпеть не могу, когда вы воссоединяетесь. Кретины…
Боргес и Рид смеются — и этот смех хорошо разряжает скопившееся напряжение, даже сама Зандли улыбается.
Но Рид с Боргесом друг друга поняли. Вот то есть как! Чопинг успел первым купить у Гринберга таблички, на которые все тут молятся.
— Вопрос только — откуда он надыбал деньги на все это счастье? Какая вообще чернорыночная цена?
— Пятнадцать лимонов плюс. В евро.
Рид присвистывает.
— На сбыте угнанных авто столько не наваришь. Где он, черт побери, нашел такие деньги?
— А хер его знает. — Боргес пожимает плечами. — Мне нужен был только адрес. Я к нему ввалился, чтобы найти там Девантору, а нашел еще Салима: стоят, целятся друг в друга, а Чопинг лежит между ними, приложенный о батарею, крокодиловыми ботами кверху. Чума, короче, картина чисто Пикассо.
— Конвульсия и истерия в кубизме?
— Точняк. — Боргес одобрительно кивает. — Ну, к моему приходу они, видимо, уже что-то порешали между собой, потому что Девантора отбрехался мне, что понятия не имеет, о чем я говорю, вызвал свою бригаду картелевских инквизиторов и свалил. Я такой типа: а ну! куда! Но тут ты звонишь. Тайминг — во!
Воспоминания о рассерженном голосе Боргеса складывают пазлы в единую картинку. Но Риду кое-что все еще непонятно.
— А Салима с собой зачем взял?
— Так я не брал, — удивляется Боргес, — он сам увязался.
Рид удивиться уже не успевает: в поле зрения появляется Нирмана в сопровождении еще одного вооруженного служителя. Костюм монашки она так и не сменила, но стащила с головы апостольник, обнажив бритый череп, пирсингованные уши и новую татуировку на шее.