Неизбежность, а еще определенность, по сравнению со вчерашним днем, когда он был похож на мечущегося во все стороны щенка, немного примиряют его с действительностью.
Двери дома открываются вновь: епископ острова Ява, Шишидо Эчизен, появляется на террасе. Пока он спускается по лестнице, полы его рясы слегка задевают ступени, а потом он останавливается и говорит:
— Кирихара Эллиот.
Да, это я, говорит в Кирихаре усталая раздражительность. Вы так наблюдательны, епископ.
— Ты потерял оттиски?
Братан, а как он догадался?
— Появился Девантора. Пришлось уходить, — он пытается не оправдываться, — был очень большой перевес сил. Он… он связывался с вами?
— Что здесь за чертовщина происходит? — наконец хмурится серьезный Боргес. — Я правда думал, вы скажете, что его надо пристрелить.
— Пристрелить? — притворно удивляется Эчизен, переводя на него взгляд. — Кого? Человека Гринберга, которого тот прислал нам специально из Штатов?
— И чего вы все так смотрите? — с легкой улыбкой спрашивает епископ. — Он прибыл сюда помочь мне.
— Помочь вам? — усталым тоном переспрашивает Рид. — Помочь вам что? Убить меня?
Они размещаются в небольшой комнате с круглым низким столом и парой мягких кресел: епископ Эчизен, Салим, монахиня Нирмана и Кирихара сидят за столом, в центре которого на нескольких свечах внутри металлической подставки греется стеклянный чайник с улуном; Боргес разваливается в кресле, а Рид и помощник Эчизена, Лестари, остаются стоять. Медленно встающее солнце начинает пробиваться сквозь восточные окна, но в доме еще сохраняются прохлада и робкие сумеречные тени.
Эчизен оказывается не похож на свои фотографии: досье не передает ни обманчиво улыбчивого лица, ни мягкого, как подстилка из листьев на яме с копьями, взгляда. Он намного ниже, чем думал Кирихара, полный, с круглым морщинистым лицом и полностью седыми волосами. В противовес ему Лестари, телохранитель, — высокий и худой, очень смуглый и моложавый, хотя разменял уже пятый десяток. Кирихаре не по себе, но сюрреалистично спокойное чаепитие внушает иллюзорное ощущение безопасности.
На самом деле после всего пережитого обстановка выглядит до смешного обыденно. После всего — это после перестрелок. После пуль, взрывающих бутылки над головой. После удачных и неудачных побегов. После сложных планов и попыток друг друга убить.
Кирихара сдерживает желание истерически рассмеяться и только трет бровь: та болит, а он уже и не помнит, где и как приложился лбом. Или, может, кто-то ему врезал. Может, сам куда-то влетел. Может, это Левша, а может, Рид. Так много всего, слишком много. Он правда не может вспомнить.