Потом каждый район получил свою норму раскулачивания. Вы только вдумайтесь – нет ни единых правил, ни четких определений, есть только процент врагов, которых нужно выявить. Кто что хочет, то и творит, под шумок сводят личные счеты с односельчанами. У соседа, например, хороший, качественный забор, значит, он кулак. Так и запишем… А что кроме этого забора у него никогда в жизни ничего не было и перебивался он со жмыха на воду, никого уже не волнует. Кулак! Кто-то не доедал, полжизни копил на корову, значит, подкулачный элемент. Запишем… Экстремизм первых лет советской власти к тому моменту еще не выветрился, у нас ведь были уже подобные начинания, еще в начале 20-х годов. Тогда, например, отдельные горячие умы, начитавшись Александры Коллонтай, решили социализировать женщин, обобществить их, так сказать. Ну, чтобы все принадлежали всем. Только окрик из ЦК остановил эту вакханалию, а то, что происходило, извините, в провинции и в провинциальных городах во время этого обобществления женщин, я рассказывать, пожалуй, не буду. Поверьте, это было очень страшно…
И вот вместо того, чтобы извлечь уроки из былой дикости, продолжили делать ровно то же самое. Теперь по отношению к крестьянам. Все общее – и точка! Специальным постановлением в феврале 1930 года кулачество поделили на три категории. Первая категория – контрреволюционный актив. Эти подлежали аресту и могли быть приговорены к смертной казни. Вторые – активные противники коллективизации. Их надлежало выселить в отдаленные районы страны. Третья категория – наименее вредные, они должны расселяться в пределах района, на бросовых землях. То есть вдумайтесь, что на самом деле получили в сухом остатке. Речь шла уже не о зерне, не о скотине, не об урожаях, речь о людях. Человек работал всю жизнь, собирал хороший урожай, потому что день и ночь заботился о земле, о хозяйстве. Его моментально сделали контрреволюционным активом и, согласно постановлению, приговорили к смертной казни. Отсюда возникает первый вопрос – скажите, а кто-нибудь, глядя на подобное, захочет много и качественно работать? Когда ты знаешь, что за это тебя арестуют и расстреляют как контрреволюционный актив. Второй вопрос – какой стимул работать в колхозе, где все общее? Как известно, коллективной ответственности не бывает, ответственность всегда лежит на ком-то одном, бывает лишь коллективная безответственность. Товарищ Сталин, например, в годы войны это прекрасно понимал, вся ответственность лежала на нем, остальные лишь помогали. Поэтому он принимал решения единолично. Да, советуясь с другими, да, обсуждая, но последнее слово всегда было за ним, Сталин осознавал степень своей ответственности. В случае с колхозами мы имеем противоположную картину – никто не хочет брать ответственность на себя.