Для проведения этих работ в городах было мобилизовано и направлено на работу в деревню 25 тысяч рабочих, готовых выполнить любые партийные директивы, так называемое «движение двадцатипятитысячников». Уклонение от коллективизации стали трактовать как государственное преступление, крестьян заставляли вступать в колхозы под угрозой закрытия рынков и церквей. Имущество тех, кто осмелился сопротивляться коллективизации, конфисковывали. К исходу февраля 1930 года в колхозах числилось уже 14 000 000 хозяйств, 60 процентов от общего числа крестьянских дворов.
В ту зиму 1929–30 гг. в деревнях и селах наблюдалась страшная картина: крестьяне сгоняли на колхозные дворы (часто просто сараи, окруженные заборами) всю свою живность: коров, свиней, овец, коз, кур, гусей. Руководители колхозов понимали решение партии по-своему – если обобществлять, то все, вплоть до последней птицы. Кто, как, на какие средства будет кормить скотину в зимнее время – предусмотрено не было. Естественно, что большинство животных скоро погибло от голода. Более искушенные крестьяне заранее резали свою скотину, не желая отдавать ее колхозу. Тем самым по животноводству нанесли удар сокрушительной силы, от которого оно не скоро оправилось.
Фактически с колхозов первое время взять было совсем нечего. Города стали испытывать еще большую нехватку продовольствия. Это к вопросу, с которым мы постоянно сталкиваемся, что у нас в стране многие правильные в принципе вещи часто делаются абсолютно бездумно, с неким животным остервенением. Ведь ничто не мешало партийным руководителям дать дополнительные инструкции председателям колхозов, объяснить, что далеко не всю скотину, включая уток, кур и гусей, нужно насильно сгонять на колхозные дворы. Когда нет абсолютно никаких условий для их содержания, когда совершенно непонятно, кто будет нести за нее ответственность – лучше этого вообще не делать.
Результаты, естественно, не заставили себя долго ждать. Нехватка продовольствия обусловила нарастание внеэкономического принуждения в аграрном секторе, чем дальше, тем больше. У крестьянина уже ничего не покупали, просто брали даром, что в свою очередь приводило к дальнейшему сокращению производства.
Разумеется, крестьяне не желали отдавать свое зерно, скотину и инвентарь. Их можно было понять. Многие из них открыто выступили против местных властей и деревенских активистов. В ответ те переходят к раскулачиванию, с 1930 года возведенному в ранг государственной политики. Аренда земли, использование наемного труда были запрещены, определением кто кулак, а кто середняк занимались непосредственно на местах, единой, точной классификации не было. В некоторых районах к кулакам приписывались те, у кого были две коровы, или две лошади, или просто хороший дом.