— Вот как хотите, Александр Максимыч, а не поеду! Что у нас — крепостное право, что ли? Обменяли учёного хлопа на пару хат? Так я в обком пойду! А то в ЦК сразу, к Семичастному [1]…
— Ох, Валера, Валерочка, — заговорил похожим на гул парового котла голосом хозяин кабинета. — Кабы я по жизни вот так упирался — сидел бы я сейчас в этом мягком кресле? Хрен! По сей день бы паровозы в Ростове чинил, или шпалы в Заполярье укладывал. Движение, Валерий Васильевич — это жизнь. Мы с тобой сейчас где? Правильно, на заводе, где делают штуки, которые движутся быстрей всего на свете. А кто заводом командует? А Сашка Макаров, цимлянский слесарь, самое что ни на есть приземлённое существо. Вон меня как земля к себе тянет — тебе и до подмышки не достану. Однако двигаюсь! Пусть из-за стола за другой стол, а коли скажут — Максимыч, ты теперь не тут, а там-то нужен — Максимыч подпояшется, ключи с плоскогубцами в узелок завернёт и двинет. Потому что делаем, Валерочка, не то, что нам по вкусу. Делаем то, что нужно.
— Да кому нужно-то? Вот мне это не нужно! В гробу я видал Алма-Ату эту вашу! И город-то дыра дырой, и команда каждый год одной ногой на вылет, да и Тишков этот ещё… В игрушки он играет! Песенки пишет, книжки-малышки рисует, теперь вон до футбола дотянулся, мало ему в жизни развлечений… В солдатики пусть поиграет! — молодой тренер от возмущения поперхнулся, прокашлялся и вцепился в желтые вихры.
— Что ж, и Высшая лига тебя не привлекает? — дождавшись, пока Лобановский переведёт дыхание, прищурился Макаров.
— Чего я там не видел! Сан Максимыч, да я же наш «Днепр» через три, много через пять лет туда же вытащу! Вот попомните мои слова…
— А мне, Валера, всё одно, что высшая, что низшая. Ты выведешь, играть там будешь, веселиться, а с киевскими мне придётся утрясать, чтоб мы где чего лишнего не взяли, чтоб не перешли им дорогу ненароком. Потом с донецкими. Потом с одесскими. Посуди сам: мне на старости лет нужна эта вся катавасия? Я, дорогой, в Политбюро ногой дверь не открываю. Максимыча вызовут, скажут — исполнять, Максимыч под козырёк, и пошёл. Время у самого себя отнимать пошёл. Вместо того, чтоб ракеты строить и трактора.
— Ну, знаете… Не хотите — не буду выводить! А только товарищ Подгорный…
— Эка вспомнил!!! Что, скажешь, раз в Верховном Совете наш земляк, то и нам везде зелёная улица? Вот молодой ты ещё, Валера, а уже змей. Успел и Семичастным, и Подгорным мне погрозить… так и до ООН дойдёшь. А был бы Брежнев [2], и его бы кооптировал себе на помощь? Нет, друг дорогой, коли ты такой любитель в лучах светил погреться, то у Тишкова под крылом оно тебе всяко теплей будет. Ты же умный парень, Валерий Васильич! Только ведь и я не дурак. Боишься ты. Ковырялся тут во второй лиге перочинным ножичком, ставил опыты, катался как сыр в масле на щедрой родной Украйне — горя не знал, а тут на-ка, бери настоящую шашку, рубай, только сам себе ноги смотри не укороти! И ведь понимаю тебя, как не понять? Меня в твои годы Лихачёв на завод поставил — думаешь, я не боялся? А когда с завода через год сняли и укатали в Воркуту — что, опять не боялся? А потом в войну оттуда достали, отряхнули угольную пыль, и опять на завод — на, хлопец, рули! Тут, милый мой, два пути только было — или хватайся за эту оглоблю и тяни, или сам в землю ложись! Потянул… Сам видишь, куда дотянул. Сколько ночей зубами чечётку выбивал, слушал, не застучат ли сапоги на крыльце? А тянул. И вот теперь ко мне пащенок один заявился и права качает — не хочу, не желаю, до ЦК дойду! — Макаров с ужасным грохотом хряпнул кулаком по столу, вскочил и рявкнул тепловозным тифоном: — Встать!!! Я тебя, холера, прикажу сейчас в ящик заколотить и вместе с грузами на Байконур отправить! Дано тебе задание — ехать и возглавить этот «Кайрат», чур ему в ноздри — значит, поедешь и возглавишь! Дожили… Ему команду Высшей лиги дают, сам Первый секретарь за него просит, а он трясется как манная каша… Тьфу! Человечки! А где человеки-то? Вырастай, Валера! Становись человеком! Не справишься — так другой раз умнее будешь, небось, не ушлёт тебя Тишков за Полярный круг северную магистраль строить. Другие времена… — старик сардонически усмехнулся и измерил глазами длинную фигуру «человечка».