Под легкие понукания и поторапливания строгих хореографов, нас всех построили в стройные ряды и повели по переходам, по которым обычно передвигались только артисты и всем известные звезды.
Наконец мы в строгом порядке замерли перед огромными дверьми. Именно в этот момент мне почему-то совсем некстати подумалось, что я сегодня, кажется, вообще забыла хоть что-то съесть. Словно в подтверждение этой мысли желудок недовольно заворчал, а Фридрих бросил на меня настороженный взгляд.
— У тебя все хорошо? — поинтересовался он горячим шепотом прямо мне в ухо и поддерживающе сжал мои пальцы.
Однако прежде, чем, я успела ему успокаивающе прошептать, что со мной все в порядке двери распахнулись и мы под звуки плавного полонеза поплыли в главную залу.
Это был тот момент! Тот высший пик, мне даже не надо было натягивать на свое лицо улыбку, она и так сверкала от уха до уха, яркий свет, переливающийся от множества хрустальных люстр, слепил, а еще хотелось по-детски плакать от счастья, казалось сердце, бившееся уже где-то в горле птичкой, вот прямо сейчас выскочит от радости из груди. Именно в этот момент я жила, я чувствовала себя настоящей и ничто другое на белом свете не имело значения.
Ровные шеренги как в армии в едином четко спланированном порыве двинулись навстречу друг другу в затейливых фигурах полонеза. За ним последовало страстное танго, во время которого Фридрих несколько раз перевернул мой и так кружащийся мир с ног на голову. Нам хлопали, нами восхищались, а мы все выстроились в огромный круг для завершающего аккорда представления.
Фридрих осторожно и несколько трепетно опустил свою руку, жар которой не скрывала его белая перчатка на мою талию, кажется охватил меня всю, а он, не теряя времени повел меня в вальсе. Мир кружился вокруг меня, сверкание хрусталя, живопись на потолке, прекрасные наряды, любимый Штраус, в такт которому перемещались мои ножки под всем известный счет, восторг, которым я, казалось, вот-вот взорвусь, и слезы счастья, застилающие глаза.
Все это вертелось, кружилось и порхало перед глазами.
— Танцуют все! — воскликнул ведущий, и кутерьма перед глазами стала невыносимой, но я просто отказывалась останавливаться.
— Кружи меня, кружи! — говорила я Фридриху, и он кружил, кружил так, что все вокруг начало превращаться в смазанное пятно света, а ко мне, кажется, вернулись остатки разума: если Фридрих сейчас не остановится, то меня точно либо стошнит, либо я потеряю сознание!
— Давай сделаем перерыв, — прошептала я в лицо Фридриха, которое почему-то видела каким-то неразборчивым, размытым контуром.