Зато он много рассказывал о своем старшем брате Эйвинде, героически погибшем во время восстаний 1840-х годов, и об Эйнаре, среднем брате, который остался на острове, чтобы присматривать за стариком и растить дочку Сунниву.
Меня пленяли рассказы о козе Пернилле – на ее молоке вырос отец, об охоте на кроликов, свободно живущих на острове, о прыжках в воду со скалы, о жутком обожженном лице деда Арне, его грубости и резкости, о пирате Вассмо и гроте, где маленький Эмиль по глупости просидел целый день; о портрете прабабушки и прадедушки, по ошибке приколоченном над входом в маяк, и о самом маяке, так похожем на мачту застывшего в море корабля. А с вершины этой мачты можно в ясный день разглядеть побережье Дании. Я видел всё так ясно, как будто это происходило со мной, и даже перед сном всё мечтал об острове – в темноте под одеялом сочинял истории и наконец засыпал, желая еще раз прожить приключения во сне – чтобы они длились, и длились, и не заканчивались.
Долгое время я считал этот остров волшебным местом, где бы мне так хотелось пожить: он бесконечно отличался от однообразного Эльверума с вездесущим запахом смолы и шумом лесопилок, от школьной скуки и семейных поездок к реке.
Долгими-долгими летними днями я только и фантазировал о том, как Эйвинд идет на войну, а Эмиль сидит в пещере вместе с духом пирата Вассмо. Все члены моей семьи становились для меня как будто персонажами пьесы. А местом действия – неизменно – остров, у которого нет названия на карте.
Кстати, об именах. Мою старшую сестру назвали в честь папиной мамы, Гюнхиль Йолсен. Бабушка не пережила родов и умерла, когда наш отец появился на свет. Вот это точно что-то да значит! Это не часы, которые остановились просто потому что их забыли завести.
В рассказах о папиной маме неизменно появлялся брат Эйнар: он вырастил папу вместо матери, а возможно, и лучше, чем это сделала бы мать. Но о Гюнхиль Йолсен папа всегда думал с теплом и нежностью и даже однажды сказал, что она всегда была рядом. Она покоится на острове, рядом с Эйвиндом, ее старшим сыном-героем. Но для моего папы она как будто и не умирала.
Я часто спрашивал папу:
– Может, поедем на остров?
И он на это всегда задумывался, потирал подбородок и отвечал:
– Посмотрим, посмотрим…
Я изо всех сил пытался понять, почему же он не хочет поскорее попасть на остров и посмотреть, что там изменилось, как там живут теперь, – как будто это и в самом деле был выдуманный мир без реальных людей. Но я же видел, как горели его глаза, как дрожал его голос, когда он рассказывал об острове и маяке. А его отец и брат? Неужели ему не хочется обнять их?