— Что она здесь делает? — таков был второй вопрос, который смогла произнести твоя мать. Ей явно не приходило в голову спросить что-нибудь у меня, все ее внимание было сосредоточено только на тебе, хотя краешком глаза она следила и за мной тоже.
— Иолан пришла к нам в гости.
К нам. Так-так, я пришла в гости не к тебе, а к вам обоим. Ты еще раз поцеловал ее в щеку, вернее, попытался поцеловать. Она отвернулась от тебя и принялась искать в сумочке пачку бумажных носовых платков.
— Я всегда этого ждала, — выдохнула она, все еще роясь в сумке в коридоре, у двери в гостиную. Она смотрела в землю, но мне показалось, что она покраснела, мне показалось, что она принадлежит к той породе людей, которые мечтают, чтобы их обняли, но тотчас убегают, когда это происходит на самом деле. Ты рассказывал мне, что у нее почти нет знакомых, потому что «другим ни к чему знать, как сложилась ее жизнь». Когда она сморкалась в платок, мне послышалось, что она сказала: «Весь в отца».
Она ушла на кухню, а мы вдвоем, словно манекены, остались сидеть в гостиной. Ты мог бы мне сейчас что-нибудь сказать, но не воспользовался случаем; не открывая рта, ты стоял с мокрым полиэтиленовым капюшончиком в руке.
Я слышала, как в кухне твоя мама сняла крышку с кастрюли с картошкой и через секунду — другую снова ее закрыла. Вскоре после этого она, сутулясь, снова вошла в гостиную, бормоча себе под нос:
— Так я и думала.
Как будто нас не было в комнате, она добавила, крепко сжав в руке бумажный носовой платок:
— Это у него в крови.
Она села туда, откуда я только что вскочила, и я поняла, что это, видимо, было ее обычное место — единственное кресло с подлокотниками. Она наклонилась вперед и уткнулась лицом себе в колени. Ты вышел из оцепенения, приблизился к ней и присел рядом на корточки. Уперев подбородок в подлокотник, ты принялся шептать ей на ухо слова утешения, но она рыдала так, что тряслись плечи.
— М-да, по тебе, видать, веревка плачет, — попыталась пошутить я, но когда ты не ответил, а только поднял с пола бумажный платок и стал вытирать ей слезы, я медленно произнесла, обращаясь к жестяной вазе, искусственным цветам и деду с бабкой с поджатыми губками на кирпичных обоях:
— Тррряпка.
Потом вышла в переднюю, сняла с вешалки свой школьный рюкзак, подхватила туфли и спокойно закрыла за собой дверь. Дождь кончился, снова светило солнце. На улице я завязала крест-накрест свои черные шнурки и при этом расхохоталась, вспомнив, что когда ты вышел из ванной поцеловать маму, то тапочки были надеты у тебя не на ту ногу — видимо, из-за спешки.