Кухня выходила в холл с полом из красных желтых керамических плиток с французской лилией в центре. В холле была широкая винтовая лестница из дуба, которую я проверила ногой на прочность, оказалось, все в порядке. Поднявшись на второй этаж, я обнаружила, что не только кухня, но и все комнаты находились в плачевном состоянии. Дело было не только в пауках, сидевших по всем углам в зимней спячке и оказавшихся, правда, чуть помельче, чем это изобразил Дюжарден, но и в том, что через гнилые оконные рамы в дом проникла сырость, так что лепные потолки покрылись разводами плесени.
На верхнем этаже царила сладковатая смесь запахов от заплесневевших матрасов и отсыревших деревянных полов. Все двери на площадку были открыты. В комнатах стояла мебель того времени, когда здесь жили родители Дюжардена, а то и его дед с бабкой, потому что обивка вся истлела и из-под нее вылезли пружины. У некоторых стульев недоставало ножек, другие были настолько источены древесным червем, что, казалось, тотчас развалятся, если я рискну на них присесть.
В самой большой из трех спален, которая раньше, вероятно, была полностью розовой, покрывала на кроватях выцвели и стали грязно-бежевыми. Обои с рисунком из медальонов отклеились и свисали вниз, как тряпки, а драные гобеленовые гардины едва держались на карнизах. На этом этаже была и ванная комната, с железной лежачей ванной на львиных лапах, но эмаль в нескольких местах проржавела, так что я не смогла бы посидеть в теплой воде. Здесь же стояла соломенная корзина для грязного белья, полная простыней. В корзину я все же не стала совать свой нос, который делался у меня все более и более чувствительным: как бы совсем не превратиться в зверя.
Осмотрев чердак — лавку старьевщика со штабелями стульев и грудой диванов, — я снова спустилась по дубовой лестнице в холл на первом этаже. Одна из дверей вела в спальню, где все было черного цвета, вплоть до зеркала из затемненного стекла. Покрывалом на кровати служила черная бархатная занавеска, и печка была черная, и шкафы тоже. Кроме того, на первом этаже была гостиная — комната с высоким потолком в передней части дома. Эта комната, где стояло изящное кресло с подставкой для ног, пострадала меньше всего, хотя по потолку и стенам тоже шли узоры из трещин и плесени. В стене между кухней и гостиной имелось окошко для подачи еды: я тотчас же представила себе, как служанка ставит на поднос кушанья, приготовленные поваром.
С противоположной стороны холла я увидела филенчатую дверь с резной медной ручкой. Нажав на нее, я вошла в темное помещение, где еще сильнее, чем в других комнатах, пахло рассыпающейся в прах бумагой. Нащупав выключатель, я зажгла торшер, который осветил угол за шкафом. Шкаф оказался полон книг, а помещение оказалось библиотекой с лабиринтом шкафов, стоящих не только вдоль стен, но и перпендикулярно к ним. Я в восхищении прошла между картонными коробками к элегантному стулу с овальной спинкой. Из сиденья торчало что-то вроде сена, но в целом стул был вполне прочен. Тучный владелец дома не очень-то аккуратно разместил свои богатства на полках, большинство книг стояли вкривь и вкось или лежали слишком высокими стопками, но все же это были книги — и классика, и более новые авторы, на всевозможных языках, вплоть до китайского и арабского. Здесь было много учебников по иностранным языкам и словарей, а также просто художественная литература. Проходя мимо шкафов, я время от времени снимала с полки то один, то другой томик, чтобы при свете торшера рассмотреть их получше. Оказалось, что некоторые книги вообще никто никогда не раскрывал. В них даже не были разрезаны страницы.